СТУК!
Звук, собравший в себе миллиарды ударов, что доносились в равной степени громко и синхронно, безжалостно врезаясь в женские перепонки и причиняя ей тем самым боль. Отдернув руку и отшатнувшись от Олдриджа, Бонни Блум испуганно запрыгнула на велосипед и, не глядя на мужчину, еле слышно сказала:
– Простите. Мне нужно идти.
Резво закрутив педали в сторону дома, который располагался в конце следующего квартала, брюнетка стремительно понеслась по улице, оставляя позади себя озадаченного Зедекию. Шатена, который по привычке нахмурил брови, наблюдая за тем, как Бонни переезжает дорогу и сворачивает к воротам, за которыми стоял особняк, в самом, что ни на есть, плачевном состоянии. В таком, где не захотели бы жить даже крысы, не говоря уже о юной девушке.
Запустив руки в карманы пальто, Олдридж еще несколько мгновений стоял и смотрел на мрачный "сарай", что некогда был архитектурным шедевром. На место, где жила бариста, чье желание сбежать из этого города, становилось все более понятным. Но все же, вопросов на ее счёт было слишком много. Настолько, что Зедекии не хватило бы и месяца столкновений с ней после рабочего дня.
Ухмыльнувшись подобной мысли, шатен уронил голову на грудь и, развернувшись в противоположном направлении, медленно зашагал в сторону поместья. Туда, где он планировал найти ответ на вопрос: «Кто же такая Бонни Блум, что из–за нее он впервые потерял контроль над своими эмоциями?»
⊶⊷⊶⊷⊶⊷⊶⊷⊶⊷
Глава 3
⊶⊷⊶⊷⊶⊷⊶⊷⊶⊷
Забежав в дом, Бонни без промедления закрыла дверь и, не задерживаясь на пороге, поспешила в сторону своей комнаты. Ее дыхание было неровным, отчасти из-за быстрой езды, но в основном из-за случившегося в квартале от особняка. Из-за стука, который до сих пор звучал у нее в голове, но теперь словно бы бился о стены обтянутые войлоком.
Стараясь идти быстро и при этом беззвучно, Блум пробиралась по обтрепанному коридору, в котором давно было не узнать то место, где она росла. Которое так любила и мечтала однажды перенять в наследство. Дом, что остался лишь в ее воспоминаниях, меркнущих на фоне унылой реальности, которую нельзя было назвать иначе, чем разруха.
Особняк пришел в упадок фактически сразу, как умерла ее мать. Дом и земля, комнаты и коридоры теперь напоминали картины из фильмов ужасов, где повсеместно клубилась пыль, а стены и потолки были увешаны паутиной, да плесенью, что слишком быстро разрослась по зданию, как внутри, так и снаружи. Зияющие дыры в стенах, любезно обнажённые почерневшими обоями, напоминали страшные глазницы чудовищ, что следили за жильцами дома. Прогнившие половицы, скрипящие ламели, сброшенные в углы стулья и газеты, прожженные сигаретами ковры и шторы, пустые бутылки, которых ото дня ко дню, становилось все больше и больше, невзирая на усилия Бонни избавиться от них раз и навсегда. Обвалившаяся крыша, обеспечивала дом извечной сыростью. А пробитые в порыве гнева или веселья окна, обеспечивали жильцов этого кошмара знатными сквозняками.
Взглянув на это архитектурное отрепье, никому бы и в голову не пришло, что некогда это здание и сад, могли вызывать всеобщее восхищение. Никто бы не поверил, что родовое поместье семьи Мур, которым они владели на протяжении трёх ста лет, было славой северного Син-Рута. Как и не вспомнили бы истинных владельцев, весьма состоятельных людей, которые всегда поддерживали престиж и экономику штата, при помощи ткацкого производства, обеспечивающего городок рабочими местами и несоизмеримой прибылью.
Однако сладостный сон превратился в кошмар, в тот же день, как мать Бонни вышла замуж за Дэкера Блума. Алчного и притом неразумного мота, который не знал цену деньгам и не умел их ни беречь, ни зарабатывать. К сожалению, известно об этом Бонни, да и посторонним людям, стало лишь после смерти ее матери. Когда отчим стал жить на широкую ногу, потакая своим капризам и прихотям детей, в число которых, Бон-Бон, конечно же, не входила.