– А вот и нет! – возразил Ангель. – Если у вас есть хотя бы одно желание, вы уже свободны.

– А если бы у меня его не было? Даже этого одного?

– Вы бы просто перестали существовать.

– Тьфу! Не буду больше спорить. С вами становится страшно.

Выйдя за ограду, они зашагали по дороге, что вела в деревню. Земля белая и пыльная, по обочинам росла влажная трава цилиндриками – темно-зеленое частоколье желатиновых карандашей.

– Так ведь все как раз наоборот! – взвился Жакмор. – Свобода – это полное отсутствие каких бы то ни было желаний, и абсолютно свободным может считаться только тот, кто не имеет никаких желаний. Именно потому, что у меня нет никаких желаний, я считаю себя свободным.

– А вот и нет, – возразил Ангель. – Поскольку у вас есть желание заиметь желания, у вас уже есть желание что-то заиметь, а значит, все ваши рассуждения неверны.

– О! – воскликнул Жакмор в негодовании. – В конце концов, хотеть чего-либо означает быть прикованным к своему желанию.

– А вот и нет, – возразил Ангель. – Свобода – это желание, которое исходит от вас. А в общем-то…

Он остановился.

– А в общем-то, – подхватил Жакмор, – вы просто морочите мне голову. Я собираюсь вести сеансы психоанализа и забирать истинные желания, хотения, сомнения и все такое, а вы тут меня терзаете.

– Подождите, – в раздумье произнес Ангель, – проведем следующий опыт: попробуйте хоть на секунду полностью перестать хотеть желания других. Попробуйте. Но только честно.

– Я согласен, – сказал Жакмор.

Они остановились на обочине. Психиатр закрыл глаза и, казалось, полностью расслабился. Ангель пристально вглядывался в его лицо. Кожа Жакмора как будто дала бесцветную трещину. Лицо постепенно светлело; какую-то странную прозрачность приобретали руки, шея, тело.

– Посмотрите на свои пальцы… – прошептал Ангель.

Жакмор открыл почти бесцветные глаза. Сквозь свою правую руку он увидел черный кремень на дороге. Внезапно, как бы одернув себя, он снова обрел очертания и плотность.

– Вот видите, – заметил Ангель. – В абсолютно расслабленном состоянии вы перестаете существовать.

– Ну… – протянул Жакмор. – Вы сильно заблуждаетесь. Если вы надеетесь переубедить меня с помощью подобных фокусов… Лучше объясните, как это у вас получилось…

– Ладно, – махнул рукой Ангель. – Я даже рад, что вы такой лицемер и совершенно не хотите признавать очевидного. Это в порядке вещей. У психиатра должна быть нечистая совесть.

Они дошли до окраины деревни и, не сговариваясь, одновременно повернули назад.

– Ваша жена хочет вас видеть, – произнес Жакмор.

– С чего вы взяли? – буркнул Ангель.

– У меня такое предчувствие, – сказал Жакмор. – Я – идеалист.

Они вошли в дом и поднялись по лестнице. Резные дубовые перила услужливо прогнулись под увесистой пятерней Жакмора. Ангель открыл дверь в комнату Клементины.

Он застыл на пороге. Жакмор остановился за его спиной в ожидании.

– Ты не против, если я войду? – спросил Ангель.

– Войди, – ответила Клементина.

Она взглянула на него мельком – и не друг, и не враг, а так. Так он и стоял, не осмеливаясь присесть на край кровати, – боялся потревожить.

– Я тебе больше не верю, – сказала она. – Женщина, которой наделали детей, не может верить мужчинам. Особенно тому, кто наделал.

– Моя бедная Клементина, – начал Ангель, – ну и досталось же тебе!

Она резко вскинула голову. Она не хотела, чтобы ее жалели.

– Завтра я встану с кровати. Через шесть месяцев они должны научиться ходить. Через год – читать.

– Ты идешь на поправку, – сказал Ангель. – Узнаю прежнюю Клементину.

– А это была не болезнь, – отрезала она. – С этим покончено. Это не повторится никогда. В воскресенье их должны крестить. Их назовут Жоэль, Ноэль и Ситроэн. Я так решила.