Из окон же пансионата можно было разглядеть и немногочисленные домишки станицы с непривлекательным название «Болото». Лара понятия не имела, откуда взялось такое название: ни единого даже самого захудалого болотца в округе не имелось. С болотной ребятней Лара провела все свое детство, из Болота же была родом и Галка, и старая нянька-Акулина, и Федька – тот самый, что подбил когда-то Кона влезть в усыпальницу Ордынцевых…

Нынче та ребятня давно разъехалась, кроме разве что Федьки да Галки, что нынче служат в «Ласточке» – на Болоте жили все больше старики. Впрочем, была причина, по которой станица не считалась забытой богом: здесь, в виду отдаленности от Тихоморска, имелось собственное почтовое отделение с телеграфом, которыми постояльцы «Ласточки» и пользовались в свое удовольствие.

Словом, «Ласточка» насчитывала девять номеров, и редкое лето они все не были заняты постояльцами.

Впрочем, лето 1909 года и было тем самым – редким. Еще в марте маме-Юле написал некий популярный художник, отдыхавший здесь в прошлом году и пришедший в восторг от местных красот. Он упросил придержать все девять номеров для него и его многочисленного семейства, но что получил охотное согласие. Юлия Николаевна даже на рекламные заметки решила в этот год не тратиться. Однако в апреле художник не приехал. Не приехал и в мае. Только в июне от него пришло короткое письмецо, задержанное, оказывается на почте: художник сообщил, что нашел другое место для отдыха, а у них, мол, дороговато для такой глуши…

Оттого в разгар сезона «Ласточка» и пустовала. Лишь два дня назад приехала сюда совершенно внезапно и без письменного уведомления некая состоятельная дама, назвавшаяся madame Щукиной. Дама эта заняла роскошный седьмой номер для себя и восьмой, поскромнее, для своей компаньонки. Успела с тех пор madame сперва очаровать весь немногочисленный персонал своей щедростью, а потом его же и замучить бесконечными капризами и придирками.

Нынешней же ночью – снова внезапно – в пансионат явились господа Ордынцевы. Сняли три номера, самых лучших в пансионате, и платили за все не скупясь.

Оставалось, однако, загадкой, какое отношения давешний Ларин знакомец, господин Харди, имеет к тем Ордынцевым…

* * *

С прической Лара не мудрила: переплела потуже светло-русую косу, подколола шпильками пряди у висков, что постоянно норовили выбиться, и, не взглянув напоследок в зеркало, бросилась за дверь, пока мама-Юля снова не послала за нею.

Для ужинов и обедов в пансионате имелась столовая, занимавшая изрядную часть первого этажа и соседствующая с большой гостиной да музыкальным салоном. Украшала столовую огромная люстра богемского стекла, выписанная из Европы еще папенькой Кона, а витражные окна во всю стену высотой выходили на персиковый сад, среди которого тянулась мощеная камнем дорожка и уводила к пляжу.

Но столовая – для ужинов, а завтракали да перекусывали господа по обыкновению в буфете на втором этаже, расположенном точно над столовой. Стаська, обрядившись теперь в нежно-голубое форменное платье с крахмальным передником, как раз накрывала чайный столик, когда, сдерживая сбитое бегом дыхание, туда степенно вошла Лара.

Буфет в этот совсем уже не ранний час пустовал – лишь компаньонка madame Щукиной, скромно встав у стены, явно кого-то дожидалась. Видимо свою беспокойную хозяйку.

– Входите-входите, Лариса, – тотчас обрадовалась она Ларе и даже подалась навстречу. – Присоединитесь к нам? Я как раз завтракать собиралась – Ираиду Митрофановну только надобно дождаться. Госпожа поспать любят подольше, – она, стесняясь как будто, наклонила голову.