— Меня зовут Григорий Искандеров. Не уверен, что Аля когда-то обо мне говорила, хотя мы прожили вместе пять лет.

Я хмурюсь и закусываю нижнюю губу. А вот и знаю. Правда, совсем немного. Тётя Аля что-то говорила про первую любовь и невероятного парня, в которого влюбилась, будучи ещё студенткой. Я знаю, что они поженились. А вот почему разошлись — нет.

— Упоминала, — осторожно говорю ему и тут же перехожу в наступление: — Вы знаете, что она в больнице?

— Знаю, — холодно отвечает Искандеров. — Иначе меня бы здесь не было.

Хочется спросить, зачем он взломал дверь в квартиру бывшей жены. Хочется понять, чем я заслужила такое обращение и страх. Хочется заорать и потребовать объяснений. Однако я сижу словно кролик напротив удава и понимаю, что не могу даже пошевелиться. Орать, впадать в истерику — бессмысленно. Меня скрутят в мгновение. И хорошо, если оставят целой. Поэтому остается только ждать, что скажет Искандеров.

Пальцы невольно впиваются в дешёвую кожу рюкзачка. Неприятно сосёт под ложечкой от предчувствия, что этот визит добром не кончится.

— Видишь ли, Лия, много лет назад Аля забрала у меня одну вещь. Она считала её своей по праву. Поначалу я был жутко зол. Но потом… потом я пришёл к выводу, что это не так уж плохо. В конце концов, именно эта потеря привела меня к прогрессу и дальнейшему росту.

— О чем вы? — хрипло спрашиваю я, не понимая, о чём он говорит.

— Узнаешь, плохо воспитанная Лия, — хмыкает Искандеров. — Слушай дальше, не перебивай старших, пожалуйста.

От его тона по моему позвоночнику пробегают мурашки, а пальцы леденеют. В нем есть нечто такое, что не дает спокойно дышать, что заставляет лезть в голову совершенно неуместные мысли.

— Я не держу зла не Алю, хоть до сегодняшнего дня и не собирался ей помогать, — продолжает он. — Но человек предполагает, а бог располагает. Я уже говорил с врачом.

Повисает пауза. Я смотрю на него. Немного недоверчиво, немного странно. В душе поселяется уверенность, что он говорит правду. Что-то такое есть в интонации, что не дает возможности сомневаться.

— И? — тихо спрашиваю, не выдержав пристального взгляда его черных глаз.

Он просто озвучивает сумму, необходимую на лечение.

Рюкзак выпадает у меня из рук и с глухим стуком ударяется о пол.

Я тупо смотрю вниз, на ковёр. И понимаю, что даже если брошу университет и найду хоть какую-то работу, не смогу столько получать.

— У меня столько не будет, — говорю не своим голосом, ломким и жутким.

— Я в курсе, — внезапно произносит Искандеров. — Поэтому у меня к тебе есть предложение.

***

Наше время

Я стою возле зеркала. Кисть с пудрой порхает по щекам и скулам.

Прошли те времена, когда я позволяла себе выйти без макияжа, пускай и естественного. Жена Кирилла Рогинского не может выглядеть как девочка из соседнего подъезда. Всё должно быть подобрано, подогнано, приведено в порядок.

Длинные каштановые волосы блестят, волосок к волоску укладываются долго и старательно. Косметика делает лицо более взрослым, сглаживает все мелкие недочеты.

И в зеркале отражается немного монументальная девушка, которой может быть как восемнадцать, так и к тридцати. Мои карие глаза идеально гармонируют с цветом кожи и карминовой помадой.

— Моё совершенство, — любит повторять Кирилл, когда я выхожу из спальни. С макияжем, но… обнажённая. Каждый мужчина ведётся на своё. Этот — так.

Мой взгляд падает на бордовую метку на плече, и я тут же натягиваю рукав кофты из лёгкой воздушной ткани.

Я прикрываю глаза и упираюсь лбом в холодную поверхность зеркала.

Кирилл вчера был… словно сам не свой. Перед глазами до сих пор стоит сцена, как он влетает в мою комнату и стоит в дверном проёме. Глаза разве что не полыхают огнём, губы сжаты в одну линию.