– И это все ваши страдания? Приходится есть молча? – попыталась отшутиться я, невзирая на собственные тревожные мысли.

Шусяо сморщила нос.

– Сложновато выполнять правила, когда каждый день тебе присылают новые. Скоро нам и дворец без разрешения запретят покидать. И я не смогу к тебе приходить.

Мне стало не по себе. Как же все изменилось с тех пор, как я покинула Небесную империю! А как я сама выдерживала бы столь безжалостные ограничения? Строгий выговор – худшее наказание, которое можно было получить от генерала Цзяньюня или Вэньчжи. Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные воспоминания.

– А если попытаешься обойти правила?

– Тебя вынудят стоять на коленях, бросят в тюрьму, выпорют. – На последнем слове ее голос дрогнул.

Я невольно стиснула миску:

– Будь осторожна.

– О, поверь, я осторожна. Никогда еще так не береглась, – с чувством ответила Шусяо. – Но, похоже, за мной постоянно приглядывают, особенно после повышения генерала У.

– Почему? – Когда она не ответила, я предположила сама: – Из-за нашей дружбы?

Шусяо опустила глаза и помешала суп ложкой.

– Они ищут угрозу там, где ее нет. Это все равно ничего не меняет: я не пойду у них на поводу.

Сердце сковали угрызения совести. Вот чего я боялась все это время – что Шусяо попадет под удар только из-за наших отношений.

– Если все так плохо и они только и ждут повода, чтобы наказать тебя, зачем там оставаться?

– Я не могу уйти. Пока служу императору, мою семью никто не тронет. У нас нет влиятельных друзей, никто не заступится, если вновь возникнут неприятности. Мой младший брат надеется вступить в армию, когда вырастет, а если я уйду со службы, то ему тоже откажут. – Взгляд Шусяо стал отстраненным. – Иногда бегство от неприятностей не помогает. Мы лишь камешки на обочине, что легко отшвыриваются праздными прохожими, а пустые сплетни имеют слишком большой вес, если их шепчут не в те уши.

– Здесь всегда найдется место для тебя и твоей семьи, – тут же предложила я. – Подальше от глаз Небесной империи.

Впрочем, за нами все равно продолжали присматривать.

– Хотела бы я ответить согласием, – задумчиво сказала она, – но моя семья не решится переехать. Мы пустили корни на своей земле, и их не так-то легко вырвать.

Знакомая тоска охватила меня. За годы, проведенные вдали от дома, я часто чувствовала себя брошенной на произвол судьбы, сорняком, проросшим на чужой и враждебной почве. Я оглядела зал: знакомую мебель, потертый ковер, табурет, на котором сидела в детстве. Бесчисленные воспоминания наполняли это место, и каждое из них драгоценно и незаменимо. Но важнее всего были люди, что жили в этих стенах. Кровные родственники или просто друзья, они вдыхали жизнь в наш дом. И это дороже любой плитки или кирпича, будь то золото, серебро или нефрит.

В воздухе раздались певучие звуки флейты. Мастер Ганг играл, и кисточка на его инструменте раскачивалась в такт каждому вдоху. Разговоры в комнате стихли, все повернулись к нему. Он обладал исключительным мастерством, его мелодия лилась чисто и свободно.

– Спасибо, мастер Ганг. Ваша музыка – настоящий подарок, – поблагодарила мама, когда стихла последняя нота.

– Вы очень добры, Богиня Луны.

– Вы часто играете для своей семьи? – спросила она.

– Для жены – да. Она любила музыку. – Он улыбнулся и повернулся ко мне: – Я слышал, что ваша дочь – искусный музыкант. Когда нам выпадет удовольствие послушать песню в ее исполнении? Я был бы рад поделиться с вами некоторыми из своих композиций.

– Благодарю, мастер Ганг, но мне будет трудно соперничать с вашим выступлением. – Я отказалась не из скромности, а потому что предпочитала играть для тех зрителей, кого выбрала сама.