– Уф, чуть не промахнулся, – вздохнул Глэдстон Ботт с облегчением.

В глазах Бредбери Фишера все плыло и плясало. Ничего подобного он не ожидал. Если так пойдет дальше, то, чего доброго, лунки, словно стая голодных собак, сами начнут охотиться за мячами Ботта по всему полю.

– Три – ноль, – подвел итог Глэдстон Ботт.

Бредбери Фишер стиснул зубы и попробовал успокоиться. Положение стало критическим. Он понял, что совершил ошибку, сделав ставку на аккуратную игру. Он не был рожден расчетливым гольфистом, и ему не пристало вести себя словно ожившая иллюстрация из книги Вардона, при замахе отводить клюшку как можно дальше назад, вести головку параллельно земле, прижимать правый локоть к боку, прежде чем плавным движением поднять клюшку по правильной дуге, вовремя поворачивать корпус и отслеживать переворот кистей и движения бедер, то есть делать все, как и рекомендуется в учебнике.

Все это чепуха! Может, все это и хорошо, но не для него. В гольфе Бредбери всегда считал себя отчаянным рубакой, готовым очертя голову броситься вперед и смести все на своем пути. И только сметая все на своем пути так, как никогда еще не сметал, мог он надеяться на восстановление утраченных позиций.

Успех отнюдь не вскружил голову Глэдстону Ботту. Его драйв на восьмом поле был по-прежнему короток и точен. Однако теперь Бредбери Фишер и не думал никому подражать. На семи предыдущих лунках он подавлял инстинкты, но уж теперь вложил в удар всю накопившуюся за время воздержания страсть.

Секунду-другую он неподвижно стоял на одной ноге, будто аист, затем что-то со свистом рассекло воздух, и раздался щелчок. Мяч устремился прямо по курсу, перелетел через все ловушки, ударился о землю и остановился в двадцати метрах от грина.

Бредбери зловеще улыбнулся и расправил плечи. Глэдстону Ботту понадобится никак не меньше семи ударов. Сам же Бредбери в худшем случае уложится в пять.

– Три – один, – сказал он несколько минут спустя, и Глэдстон Ботт угрюмо кивнул в знак согласия.

Бредбери Фишеру нечасто удавалось остаться на фервее два раза подряд, однако день выдался необычный. После драйва на девятом поле мяч пролетел двести сорок метров, и не просто так, а в верном направлении.

– Три – два, – объявил Бредбери Фишер, и Ботт кивнул еще более угрюмо.

Что может обескуражить больше постоянного проигрыша в длине драйва? А уж если драйв соперника длиннее твоего на сто семьдесят метров, да еще и два раза кряду, поневоле призадумаешься. Глэдстон Ботт тоже был не железный. С тяжелым сердцем наблюдал он, как Фишер готовится к первому удару на десятом поле. Когда же мяч, пущенный, как из пращи, снова полетел прямо, Ботт почувствовал слабость. В первый раз он потерял присутствие духа и срезал удар. Мяч закатился в высокую траву, и после трех бесплодных попыток выбить его нибликом Ботт сдался, и в матче снова наступило равновесие.

На одиннадцатой Бредбери Фишер тоже сорвал удар. Мяч, хотя и пошел прямо, остановился всего в полуметре от старта. С огромным трудом Бредбери уложился в восемь ударов и сохранил ничью.

Двенадцатая лунка снова была короткой. Окрыленный успехом, Бредбери не смог совладать с беспечностью и ударил слишком сильно. Мяч улетел далеко за грин, и противник вновь оказался впереди.

Тринадцатую и четырнадцатую лунки они прошли вровень, но пятнадцатую красивым длинным ударом выиграл Бредбери, – и счет опять сравнялся.

Готовясь к удару на шестнадцатой лунке, Бредбери Фишер воображал, что теперь все в его власти. На тринадцатой и четырнадцатой у Бредбери дрогнула рука, но на пятнадцатой его драйв вновь вернулся во всем великолепии. Бредбери ничуть не сомневался, что так оно и продолжится. Он отчетливо помнил великолепный последний удар и теперь приготовился в точности повторить его. Самое важное – поглубже вдохнуть во время замаха и задержать дыхание до соприкосновения клюшки с мячом. Кроме того, глаза можно закрывать только после того, как опустится клюшка. Свои секреты есть у всех великих гольфистов – в этом состоял секрет Бредбери Фишера.