Только сейчас я рассмотрел, что на его правой щеке красовались здоровенные царапины, будто он дрался с росомахой.

В очередной раз дернув веревку, Кляус добился того, что девчонка рухнула прямо в грязь двора, туда, где было навалено особо много дерьма. Рухнула и проехалась по инерции в своем алом наряде на этой липкой и вонючей массе прямо до моих ног.

Подняла на меня взгляд и застыла.

Застыл и я, разглядывая ее.

Беловолосая, в замаранной грязью и испражнениями одежде, молодая, лет двадцати, может, чуть старше, с зеленющими, как у кошки, глазами, пухлыми губами и презрением на мордашке. Если бы не белые волосы, она выглядела бы типичной кочевницей — представительницей странствующего народа, состоящего сплошь из воров, шарлатанов, мошенников. Будто в подтверждение моих мыслей во двор вкатили кибитку, запряженную двумя лошадьми.

— Ваше высочество, — заприметил меня начальник стражи. — Простите, мой принц! Если бы я знал, что вы тут, вы бы никогда не увидели этого безобразного зрелища.

Я перевел взгляд на Кляуса. Спешно спрыгнув со своей лошади, он подбежал ко мне и принялся раскланиваться.

— Превеликий Господь, ваши сапоги! — воскликнул он, глядя вниз.

И я тоже опустил глаза.

На голенище были видны следы помета — видимо, падая ко мне, девица обдала меня брызгами дерьма.

— А ну, вытирай, шельма! — Кляус занес ногу и пусть не изо всех сил, но ударил ее под ребра, чтобы шевелилась.

В зеленых глазах сверкнула ненависть. С прерванным вздохом и шипением девица потянулась за подолом своей юбки, а после к моим сапогам.

Я отступил на шаг, не давая ей даже коснуться себя.

— Вы правы, ваше высочество, — Кляус тут же принялся рассыпаться в новой порции лебезения. — Он недостойна касаться даже ваших голенищ.

После этих слов он извлек из своего кармана белоснежный платок и сам присел, чтобы очистить мою обувь.

С его фигурой ожиревшего свина это выглядело нелепо, и все же я стоял и ждал, когда он дочистит мои сапоги.

Кляуса я никогда не любил. Скользкий тип, держащийся при дворе только благодаря лояльности моего отца. У меня же был список людей, от которых я избавлюсь, едва корона коснется моей головы. Кляус его возглавлял.

— Хватит! — рявкнул я, когда мне надоело наблюдать за начальником стражи, ползающим по земле.

Этот цирк меня раздражал, я собирался уйти.

Уже разворачивался, когда боковым зрением зацепил, как девица приложила руку к своему сердцу и будто прислушалась к чему-то.

Замер и я, повинуясь неведомому порыву.

— Что она натворила? — спросил Кляуса.

— Мошенничала на рынке, — выпалил он, пытаясь подняться и встать, но из-за веса не выходило, пока ему не помогли два стражника.

— Это неправда! — выпалила девчонка.

Так я впервые услышал ее голос — звонкий и тягучий, будто колокольчики зимним утром.

— Заткнись, шваль! — Кляус побагровел, и девчонке вновь прилетело сапогом под ребра. В этот раз сильнее, чем раньше.

Она закашлялась.

— Прекрати ее бить! — в возгласе я не узнал себя.

Застыл и Кляус, явно не ожидая подобного.

— Так что она сделала? — уже спокойнее повторил я.

— Въехала с подельницей в город, хотя это запрещено приказом вашего отца, — принялся чеканить Кляус. — Расположилась на краю рынка, где, делая вид, что танцует, срезала кошельки у собравшихся зевак. Вторая шарлатанка пудрила мозг доверчивым горожанам и гадала на картах.

— И где она сейчас?

— Сбежала, ваше высочество, — отрапортовал Кляус, отводя от меня взгляд.

— Ложь, вы бросили Агве умирать! — вырвалось с шипением из груди девчонки, и ее связанные руки собрались в кулаки.

— Заткнись, лгунья! — взревел Кляус, и хоть замахнулся рукой на пленницу, но под моим тяжелым взглядом передумал. — Стража, бросить ее в камеру!