Торжественный менуэт сменился бодрой мазуркой. Ан-сель увидел, что хищная дама так и не отпустила Кипа и повела его на второй танец.

Внезапно позади раздался мелодичный голос:

– Налейте юноше джина, я угощаю.

Ансель обернулся. Совсем еще юная дама, можно сказать, девушка, вероятно, его ровесница, легко ему улыбнулась.

С некоторых пор все дамские знаки внимания оставляли юношу совершенно равнодушным, и Анселю казалось, что теперь так будет до конца его дней. Собственно, он и не хотел что-то чувствовать. Будь Ансель поэтом, наверняка сказал бы нечто высокопарное вроде «мое сердце мертво и выжжено дотла». Но поэтом он не был, и потому всего лишь не сомневался, что в его душе больше нет места для даже самой распрекрасной дамы. Ансель не волновался, пригласят его на танец или нет, – ему было попросту все равно. Единственная девушка, с которой он хотел бы танцевать все танцы на свете, девушка, с которой он мечтал создать семью, – эта девушка уже никогда не сделает ему предложение. Ни ему, ни кому-либо другому. А кроме нее, все остальные дамы не имели абсолютно никакого значения…

Однако от улыбки именно этой юной дамы в груди Анселя что-то дрогнуло. Была в ее взгляде какая-то бесшабашная, шальная решимость, хмельная радость с горчащей ноткой испуга и непонятный, отчаянный вызов, на которые против воли откликнулась его душа.

– Благодарю и не откажусь, – вежливо поклонился Ан-сель и, не дожидаясь приглашения, сел на стул рядом.

– Меня зовут Николь, – не мешкая, представилась девушка, делая глоток темно-красного напитка из своего бокала. Руку для формального поцелуя она ему не протянула.

– Ансель, – отсалютовал он в ответ подаренным джином, отметив, что барменша выбрала самую большую рюмку, унций на шесть, не меньше, и налила ее почти до краев. И сейчас злорадно за ним наблюдала.

Из какого-то непонятного упрямства Анселю захотелось доказать, что он запросто может столько выпить, – не у всех мужчин слабая психика, и не все превращаются в животных после крепкого алкоголя. Незаметно выдохнув, он решительно, несколькими большими глотками осушил всю рюмку.

Анселю потребовалось все его мужество, чтобы не раскашляться и не выплюнуть эту гадость. И он справился. Со стуком поставил рюмку на стойку и искоса глянул на юную даму. Невысокая и миниатюрная, серо-голубые, цвета предгрозового неба глаза, ямочки на щеках, темно-русые волосы, забранные в самый простой хвост, никаких сложных причесок. Симпатичная, но ничего особенного. Белая рубашка, узкий черный жилет с воротничком-стойкой, строгие, закрывающие лишь кисти рук черные перчатки и узкая пурпурная юбка до пола наводили на мысль, что девушка оказалась на Ассамблее случайно; ее наряд больше подходил для университетской лекции, чем для танцев.

– Повторить? – кивнула Николь на опустевшую рюмку.

– Спасибо, не стоит, – отказался Ансель. Шесть унций – это и так ровно в шесть раз больше, чем он намеревался выпить.

– Как знаешь. А вот я повторю! – с долей то ли вызова, то ли отчаяния заявила девушка и жестом показала барменше наполнить свой бокал. После чего сделала неторопливый глоток и принялась рассматривать кружащие в вальсе пары. Молчанием она явно не тяготилась.

Ансель решил, что раз Николь не заговаривает с ним первой, то и он тоже не будет инициировать беседу. И не потому, что этикет настойчиво рекомендовал юношам отдавать инициативу знакомства дамам. Просто любой разговор обычно приводит к тому, что люди лучше узнают друг друга. А он Николь узнавать не хотел.

Впрочем, как и любых других дам.

Мазурка закончилась, мужчины галантно поклонились, дамы вежливо кивнули в ответ. Ансель нашел среди распадающихся пар своего приятеля. Мучительно пунцовый, тот пытался деликатно вытянуть руку из-под локтя своей спутницы, но та и не думала его отпускать; наоборот, кружила по залу и демонстрировала Кипа своим многочисленным приятельницам со старательно закрашенной сединой в волосах.