– Михаил Геннадьевич, может, пойдем? – спросил он наконец шефа.

– Странно, голубей нет. Вообще птиц нет, – ответил патрон, неторопливо кроша купленную булку, – словно вымерли все.

– Михаил Геннадьевич, ну и шут с ними, с этими голубями.

– Раньше всегда были, – все так же смотря в пустоту, бормотал шеф.

– Михаил Геннадьевич!

– Да заткнись ты, пес! Место свое знай!

На мгновение он повернулся, и Еж по-настоящему испугался. Лицо шефа исказилось, словно по телу пропустили высоковольтный ток; глаза бешено сверкали увеличенными зрачками, тощие пальцы сжались в кулаки. Геннадьич в последнее время и так сильно похудел, а теперь и вовсе выглядел как живой труп. Создавалось ощущение, что нечто пожирало его изнутри.

– Просрали профессора! Как лохи последние, просрали! – он уже не кричал, а лишь громко говорил, постепенно приходя в себя. – Кто придумал его на остров взять? Что за идиот?

– Михаил Геннадьевич, ну я-то тут при чем?

– Да все вы, тупоголовые, ни при чем. Не головой думаете, а жопой.

Шеф затих, снова вперившись в несчастную, разодранную на части внезапным приступом ярости булку. По спине Паши пробежал холодок. Впервые за все время работы он ощутил, что перед ним другой человек, странный, чужой. Геннадьич всегда отличался предельной собранностью и хладнокровием, поэтому и выходил с честью из любых ситуаций. В конце концов, оттого он и сидел сейчас здесь, тогда как его заклятые друзья мирно гнили в могилах.

Больше всего на свете Паша боялся безумия – когда обычный человек, которого ты знал как облупленного, начинал вести себя неадекватно. Но страшнее даже не это, а непредсказуемость. Ты не можешь предположить, что случится в следующий момент. Вот к тебе идет босой старикашка, замотанный в плащ, ступая морщинистыми ногами по холодному асфальту. И непонятно, что он вытащит из кармана – замызганную барбариску или здоровенный кухонный нож.

Еж встряхнул головой, отгоняя морок. Шеф сидел все так же, сгорбясь, теребя булку и глядя в землю. Неподалеку приземлился голубь – неказистая птица грязно-синего цвета. Он осторожно, будто и не был самым что ни на есть обычным московским голубем, жадным и наглым, стал подходить к Геннадьичу, при каждом шаге вытягивая шею. И шеф его заметил.

Он отвел руку с булкой чуть дальше, будто приманивая птицу, а в следующий момент резко выбросил раскрошившийся кусок в голубя. Тот, словно ожидал подвоха, легко взлетел, и, уже сев на ветку, стал осуждающе смотреть на шефа.

– Пошли, все настроение пропало эту тварь кормить, – Геннадьич поднялся на ноги.

Павел закивал, заискивающе улыбаясь. Все недавние мысли о несостоятельности начальника мгновенно вылетели из головы. В голосе шефа послышались нотки той самой силы, которая долгое время держала компанию на плаву. Его движения обрели былую уверенность, а взгляд вновь стал спокойным и осмысленным.

Они шли по узкой дорожке к машине, сопровождаемые телохранителями, а Еж все поражался мгновенной метаморфозе, произошедшей с Геннадьичем. Он все пытался увидеть частички того сумасшествия, которое проявилось только что, но не находил. Это был снова тот самый матерый и часто битый волк, которого нельзя одолеть в одиночку.

«Ну и слава Богу, показалось», – облегченно подумал Еж, прибавляя ходу.

Машина уже стояла у входа, и Паша, повертев головой, открыл дверь. Когда шеф садился, его внимание привлек мужчина на противоположной стороне улицы. Тот словно наблюдал за ними. Еж потянулся за пистолетом, но соглядатай, будто заметив это движение, дернулся и зашагал в сторону домов.

Павел вытер мгновенно проступивший пот. Черт знает, что за день сегодня, нервов никаких не хватит.