Мужчина озадаченно нахмурился, осторожно потянулся к пузатой лампе и поднял ее за латунную ручку – за толстым стеклом резвился искрящийся сгусток, похожий на крошечную прирученную молнию. Бледный свет упал на лицо девушки, подчеркнув миловидный румянец на щеках и мягкий контур губ с приподнятыми в улыбке уголками, и отразился в изумрудных глазах. Сказочник изумленно открыл рот.

– Я не ведьма, – опередила его мысли девушка.

Словно лишившись всех сил, мужчина опустил руку, и холодный свет эфира растекся по земле у его ног.

– Отреченная, – выдохнул Сказочник. – Мне…

– Жаль? – перебила незнакомка, прежде чем собеседник успел закончить, и вновь улыбнулась. – Не стоит. Уж лучше быть Отреченной, чем рабой древних традиций, запертой за прогнившим частоколом.

Мужчина не без облегчения усмехнулся.

– Что же привело Отреченную на север?

– Любопытство, – призналась она. – Моя сестра была ведьмой. В детстве, когда она только училась использовать Силу и контролировать ветер, который нашептывает будущее, ее беспокоили кошмары. Задолго до того, как император лишился сна и ночные грезы пошатнули его рассудок, моя сестра пережила это за него. И иногда она рассказывала мне о Тьме, что чернильным пятном запятнает разум человеческого правителя, и о мужчине, что будет потакать его болезни и однажды сведет в могилу.

– Вы хотите его остановить? – серьезно спросил Сказочник, удивленно вскинув светлые брови.

– Нет, – отмахнулась девушка, – я лишь хочу посмотреть, как выглядит тот, кто наполнил императорский дворец оружием, которое однажды избавит Дархэльм от безумного властителя.

Сердце учащенно забилось о ребра, и в мыслях Сказочника, словно галдящие вороны, закружили многочисленные вопросы: о ведьме и ее видениях, об императоре и его судьбе, об Альгрейве и его предназначении. Ответы Отреченной могли принести славу его имени – Сказочник бы окутал их красотой своего слова, облек кружевом музыки и поведал в каждом уголке Дархэльма.

Но мужчина не успел выпустить ни одну из своих ворон, и вопросы застыли на его губах одновременно с воцарившейся на берегу тишиной. Она была вязкой, глубокой, как сам Разлом, и непомерно тяжелой. Лишь тихие шепотки, подобно вспыхнувшим пожарам, медленно зарождались где-то вдали, возбужденно потрескивали и, словно воздушный подол, стелились следом за юной златовласой девушкой, бредущей по набережной. Она свернула на пирс и остановилась у самого края, где голодные волны жадно лизали деревянные сваи.

Постепенно берег снова наполнился музыкой и голосами. Люди вернулись к прерванным разговорам и спорам, но их взгляды то и дело обращались в сторону хрупкой фигурки на пирсе, рядом с которой, будто каменное изваяние, возвышался громила в потертой дубленой куртке.

– Ксантия Альгрейв, – зачарованно прошептал Сказочник и склонился к Отреченной ближе, словно собирался поведать тайну. – Многие делают вид, что приходят на берег ради споров, ставок и хорошей медовухи, но на самом деле как минимум половина собравшихся здесь ради нее.

– Почему? – Девушка недоуменно округлила изумрудные глаза.

– Потому что она очаровывает. Даже несмотря на то, что она лиирит, люди не обходят ее стороной и не боятся, как боятся ее брата, Азариса, или любого другого из их народа. Наоборот, они слетаются к ней, как мотыльки к золотому пламени, и каждый мечтает стать тем единственным, избранным, кто сумеет подлететь ближе всех и сгореть в ее огне. Вот только путь к ее телу преграждает опытный наемник, а на пути к сердцу стоит моряк, которого страшится даже Беспокойное море.

– Она нравится вам? – не сдержала любопытства Отреченная, одарив Сказочника ласковой улыбкой.