Я оторопело оглядела идущих и снова обратилась к гвардейцу:

– А сам виконт? Где он?

– Ускакал, – ответил гвардеец.

– Куда? – ошарашено спросила я. – Куда он ускакал?

Гвардеец кивнул и сказал:

– По дороге, миледи. Да так быстро, будто коня овод укусил.

У меня закружилась голова и, если бы не крепкая рука гвардейца, которая подхватила под локоть, позорно упала бы перед тремя деревенскими жителями, которые успели подойти, пока выспрашивала о виконте.

Они разом поклонились. Тот, что в центре протянул пирог со словами:

– Славная леди Черной Пустоши, ваша светлость, миледи Сварт примите наш скромный дар и почтите своей милостью нашу деревню. Примите нашу скорбь, ибо мы скорбим с вами.

Он снова поклонился и двое других вместе с ним. Я ошалело таращилась на них, не зная, как себя вести и мысленно ругая себя за длинный язык, из-за которого сейчас виконт неизвестно где, а мне некому подсказать, что делать с подданными.

Селяне всё стояли, согнувшись пополам, протягивая мне пирог и кувшины, а гвардейцы смотрели бесстрастно, устремив взгляды вперед, словно выточены из камня и созданы лишь для защиты и нападения. Я покрутила головой в поисках подсказки, но вокруг только деревня, лес и дормез.

– Спасибо… – протянула я. – Благодарю за вашу скорбь и прием. Можете подняться.

– Не смеем, – проговорили селяне, глядя в землю.

Эта ситуация начала меня нервировать, а от беспокойства за виконта во рту пересохло.

– Я леди Черной Пустоши, – проговорила я, косясь на дорогу, по которой, если верить гвардейцу, ускакал де Жерон, – и прошу вас подняться. Мне необходима комната в вашем постоялом дворе. Для меня, моих гвардейцев и… Виконта де Жерона.

Селяне, наконец, выпрямились. Лица сияют, будто узрели лик самой Роксоланы Бесстрашной. Тот, что в центре, смущенно протянул мне пирог, пришлось отщипнуть и положить в рот кусочек.

Запоздало мелькнула мысль, что мистрис Одли не одобрила бы такого, а Бенара сама попробовала бы прежде, чем позволять мне. Но лица у селян были такими открытыми, что не поверить оказалось сложно. Тем более, что истинное зрение говорило, эти люди искренни.

Меня в сопровождении гвардейцев, которые обступили так, что даже не смогла разглядеть деревенские дома, отвели в постоялый дом. Хозяин, которым оказался человек, подносивший пирог, принялся бегать и хлопотать, отдавая приказы детям, слугам, и всем, кто попадался под руку.

Когда меня в окружении все тех же гвардейцев, которые так и остались вокруг плотным кольцом, усадили за стол и принялись потчевать пирогами, запеченными в печи утками в яблочной подливе, компотами и пирожками, я растерянно улыбалась и косилась на дверь. Все ждала, что сейчас появится виконт, и я испытаю ни с чем не сравнимое облегчение. Но время шло, блюда на столе множились, а виконта все не было.

– Скажи, – обратилась я к гвардейцу, который был ближе всех, – виконт не сообщил, куда и на сколько уехал?

– Нет, миледи. Господин виконт не отчитывается.

– Что ж за напасть такая… – прошептала я, а потом добавила громче: – Честные селяне, скажите, есть ли в вашей деревне молельный дом или юдоль жрецов?

По дому прокатился одобрительный шепот о том, что миледи желает вознести молитву по покойному принцу.

Хозяин постоялого двора вышел вперед и, поклонившись, проговорил:

– Как же не быть? Есть, ваша светлость. В самом центре деревни молельный дом и нефритовая чаша. Простите нам скромность нашу, комнаты нефритовой, как у вас в замке, нет. Но чаша из настоящего нефрита.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Я действительно хотела бы посетить молельный дом.

Под одобрительные охи, вздохи, причитания и попытки прикоснуться к краю моего платья, как к настоящей святыне, я, в сопровождении гвардейцев, приблизилась к молельному дому.