Девушки заахали, не оценив шутки, а лицо у мистрис Одли стало таким виноватым, что я, опираясь о стену, застонала на этот раз в голос.

– Вы хотите сказать, что.... – протянула я, а мистрис Одли развела руками.

– Таковы традиции Черной Пустоши, леди, – пояснила она, словно оправдываясь. – На восходе вам надлежит снова попросить благословения Черной Пустоши.

Словно не видя выражения моего лица, камеристка услужливо перечислила:

– Для всех страждущих, миледи, и для тех, кто в пути, и для тех, кого одолели недуги…

– Почему бы вам не предупредить меня заранее, – пробормотала я. – Я бы попросила благоденствия для всех разом....

– Но миледи, – начала мистрис Одли, но я раздраженно махнула на камеристку, вынуждая ту замолчать.

– Все-все. На сегодня все, – решительно заявила я и попрыгала к своему ложу.

Камеристки, и старшая, и младшие, устремились за мной, как выводок цыплят за курицей-наседкой.

Отвергнув помощь, я кое-как забралась на ложе и, когда уселась поудобнее, попросила:

– Будьте добры, подайте ужин прямо сюда. Но сначала теплой воды с медом и лимоном. Очень хочется пить…

Лица девушек вытянулись, мистрис Одли отвела взгляд, а Рамина принялась ковырять носком туфли пол.

– Меня еще и не покормят? – уточнила я тоном, не предвещавшим никому ничего хорошего.

– Традиции Черной Пустоши таковы, что вам надлежит соблюдать пост до следующего омовения в водах… – сказала старшая камеристка.

– Съакса, – усталым тоном закончила я за мистрис Одли.

Та смиренно кивнула и, следуя ее примеру, закивали все девушки, приседая в книксенах.

Я скрипнула зубами, чтобы не сказать, что действительно думаю о местных традициях, когда вошла Лана, и, выйдя вперед, присела в глубоком книксене.

– Может ли лекарь войти и осмотреть вашу ногу, миледи? – спросила Лана, не поднимая глаз.

Я поджала ноги к себе, обтягивая подол рубашки, и осторожно выставила вперед поврежденную ступню. Лодыжка распухла и покраснела, но истинным зрением серьезных повреждений не заметила. Если бы была в Авароне, нога пришла бы в норму по щелчку пальцев. Но учитывая, что здесь магия под запретом, а на восходе вновь предстоит шествие к Съаксу, поняла, что следует довериться местному лекарю.

– Конечно, он может войти, – сказала я Лане, которая ожидала моего ответа в книксене.

Прежде чем впустить лекаря, меня укутали в несколько покрывал, замотав чуть не до бровей, так, что открытыми остались лишь злополучная лодыжка и кисти рук.

Лекарь, который оказался высоким сухощавым мужчиной с вытянутым, чуть лошадиным лицом, бегло осмотрел лодыжку и важно изрек:

– Вывих.

Я сдержанно кивнула, чуть было не сообщив, что итак знаю, что вывих, когда Рамина вышла вперед и, присев, затараторила:

– Для нас нет ничего важнее, чем здоровье миледи. Здоровье миледи – это благоденствие всей Черной Пустоши. Немедленно и как можно быстрее поставьте нашу леди на ноги, а не то…

Я поморщилась, но к счастью, мистрис Одли быстро отправила Рамину за спину, наградив таким взглядом, что та осеклась на полуслове.

Тоном истинной скорбящей со Смутного переулка Аварона мистрис Одли произнесла:

– Можно ли спасти миледи, господин Вискольд?

Лекарь вскинул брови и с плохо скрываемым превосходством в голосе процедил:

– Я постараюсь сделать все от меня зависящее…

Я закатила глаза, а камеристки забегали вокруг, ахая и причитая, выполняя наказы лекаря – открыть окно и впустить свежий воздух в опочивальню, зажечь благовонные курильницы с ароматом лаванды и иланг-иланга, чтобы очистить пространство, а также разбрызгать в воздухе несколько капель розового эфирного масла.

После таких советов по лечению вывихнутой лодыжки я ожидала от лекаря чего угодно. Но, к моему облегчению, он споро наложил компресс, который на глазах снял отек и насухо растер ногу фланелевой тряпицей, щедро посыпанной голубоватой пудрой.