– Почему вы жалуетесь на Анну, – спросил Камиль, – хотя на самом деле хотите пожаловаться на мэтра д’Антона?

Бийо поднял глаза:

– Я не жалуюсь.

– Счастливчик. Должно быть, вы единственный человек во Франции, которого все устраивает. Почему он лжет?

– Хватит, Камиль. – Д’Антон принял бумаги от Бийо. – Я работаю.

– Когда вы вступали в адвокатскую коллегию, разве вам не пришлось получить у приходского священника сертификат, что вы добрый католик? – спросил Камиль.

Д’Антон хмыкнул, не отрываясь от иска.

– Разве этот сертификат для вас не кость в горле? – продолжал Камиль.

– Париж стоит мессы, – заметил д’Антон.

– Вот поэтому мэтр Бийо-Варенн довольствуется своим нынешним скромным положением. Он мог бы стать королевским советником, но не может заставить себя поступиться принципами. Он ненавидит попов, не правда ли?

– Правда, – сказал Бийо. – И раз уж мы занялись цитированием, процитирую специально для вас: «Я хотел бы, и это последнее и самое горячее из моих желаний, чтобы последнего короля задушили кишками последнего священника».

Возникла короткая пауза. Камиль разглядывал Бийо. Он терпеть его не мог, с трудом выносил его присутствие в комнате. При виде Бийо по коже бежали мурашки, а в душе поднимались необъяснимые мрачные предчувствия. Однако ему приходилось бывать с ним в одной комнате. Приходилось искать общества людей, которых он не выносил, приходилось себя заставлять. Порой Камиль смотрел на некоторых, и ему казалось, что он знает их с рождения, словно они его родственники.

– Как поживает ваш антиправительственный памфлет? – спросил он Бийо. – Еще не нашли издателя?

Д’Антон поднял глаза от бумаг:

– Зачем вы тратите время на написание того, что никогда не будет опубликовано, Бийо? Я не дразнюсь – просто хочу знать.

Лицо Бийо пошло пятнами.

– Потому что я не иду на компромиссы, – ответил он.

– Бога ради, не лучше ли… нет, довольно, мы уже не раз это обсуждали. Возможно, вам тоже следует писать памфлеты, Камиль. Оставьте поэзию – попробуйте прозу.

– Его памфлет называется «Последний удар по предрассудкам и суеверию», – сказал Камиль. – Непохоже, чтобы он был последним. Судя по всему, памфлет ждет такой же успех, как те унылые пьесы, которые он сочиняет.

– В тот день, когда вы… – начал Бийо.

Д’Антон прервал его:

– Не шумите. – Он передал бумагу Бийо. – Что это за чушь?

– Вы намерены учить меня моему ремеслу, мэтр д’Антон?

– Почему бы нет, раз вы в нем не смыслите? – Он отложил бумаги. – Как поживает кузина Роз-Флер? Нет, не отвечайте, я сыт этим по горло.

Он поднес ладонь к подбородку.

– Тяжело дается респектабельность? – спросил его Камиль. – Это и впрямь так изматывает?

– Меня тошнит от вашего позерства, мэтр Демулен, – сказал Бийо.

– А меня от вас, упырь несчастный. Должно быть какое-нибудь другое применение вашим талантам, раз уж адвоката из вас не вышло. Стенать в склепах. Плясать на могилах.

Камиль вышел из конторы.

– Найдется ли его талантам применение? – спросил Жюль Паре. – Мы слишком воспитанны, чтобы строить догадки.

В Варьете швейцар заявил Камилю:

– Вы опоздали.

Камиль не понял. В кассе двое мужчин спорили о политике, один из них поносил аристократию на чем свет стоит. Это был маленький, плотный мужчина, о таких говорят, что у них тело без костей, – из тех, что в обычные времена яростно отстаивают существующий порядок вещей.

– Эбер, Эбер, – сокрушался его оппонент, – помяните мое слово, когда-нибудь вас повесят.

Такое ощущение, подумал Камиль, что в наши дни подстрекательство к бунту разлито в воздухе.

– Поспешите, – сказал ему швейцар. – Он не в духе. Будет на вас кричать.