«Господи! – воскликнула я тогда (продолжила свой рассказ бабушка Лиза). – Какая она ветреная! Совсем не меняется!» Тут я вспомнила, что Жанны больше нет, и мои глаза наполнились слезами.

Галя следила за мной с состраданием. Я сделала ей знак, чтобы она продолжала. «И вот, – вздохнула она, – под конец вечеринки, в один совсем не прекрасный момент, между двумя девушками-соперницами, Жанной и Лерой, произошло объяснение. Они удалились в одну из комнат – спальню. Не знаю, о чем они там говорили. Я ничего не слышала, никаких звуков. Как потом рассказывала Лера, ваша дочь стала требовать, чтобы она, Лера, оставила Вилена. Та отказывалась. И тогда Жанка схватила со стены коллекционный грузинский, остро наточенный кинжал и приставила его себе к сердцу. И стала угрожать самоубийством. И когда Лера стала высмеивать ее, нажала на рукоятку кинжала. Наверное, она не хотела причинить себе сильного вреда и просто не рассчитала силы. Однако кинжал легко вошел в тело и достал до сердца. Жанна умерла мгновенно».

– Какая чушь! – не выдержав, воскликнула тогда, в комнатке Иноземцевых в Болшево, бабушка Лиза. – Чтобы Жанка сама причинила себе вред?! Совершила самоубийство?! Да я никогда не поверю!! Она так любила жизнь, слишком любила – чтобы из-за какого-то подонка взять и зарезаться! – тут она заметила, что бедная Галя вся покраснела и готова была снова заплакать. – Да и кто тебе сказал, что она убила себя?! – набросилась Елизавета Семеновна на Галю. – Ведь они были в комнате только вдвоем, как ты говоришь?! Может, на самом деле это Лера сама убила Жанночку?!

И тут ее собеседница разревелась – возможно, оттого, что бабушка Лиза попала в точку. А потом сквозь рыдания выкрикнула:

– Ах, тетя Лиза! Не спрашивайте меня ни о чем! Я сама ничего не знаю!! Ничего своими глазами не видела! Рассказываю вам с чужих слов!

Прабабка почувствовала тогда: ложь кроется и за рассказом Галочки, и за версией следователя. Елизавета Семеновна уверилась: они, и следователь и Галя, не просто что-то недоговаривают, но, возможно, сознательно морочат ей голову, перевирая факты и представляя картину совсем иной, чем на самом деле.

«А ну-ка, расскажи, – насела прабабушка Лиза на плачущую Бодрову, – в чьем доме вы были? Что за важный генерал в отставке? Как его фамилия? Дай мне его адрес! Телефон!» Она, конечно, жалела в тот миг рыдающую беременную молодуху – однако еще жальче было свою собственную погибшую дочь.

– Генерала фамилию я точно не знаю. Но, наверное, она, как и дочери его девичья, – Старостин. А адрес я наизусть помню, он простой. Кутузовский проспект, дом ***, квартира ***. Вилен с Лерой там и живут.

– А кто еще присутствовал на вечеринке?

И она перечислила: был, разумеется, муж Гали Владик Иноземцев, а также его товарищ по институту – зовут Радием Рыжовым, он лейтенант, служит где-то на полигоне, но в Москву приехал в длительную командировку. И еще некто Флоринский, довольно пожилой инженер-конструктор, старший товарищ Владислава и Радия. (Елизавета Семеновна тогда не записывала их имен – она все впитывала в себя обострившимися чувствами, каждую деталь – и рассказывала пятнадцать лет спустя, в семьдесят четвертом году, что все до донышка помнит.) Радий и сейчас продолжает проживать дома у Флоринского, в соседнем поселке Подлипки, только адреса она не знает, но муж, Владик Иноземцев, вроде знает его домашний телефон.

Разговор Елизаветы Семеновны с Галей прервался приходом ее мужа Владика. Галина представила их, и бабка Лиза заметила, как он смутился и напрягся, когда узнал, что она мама Жанны. Пытаясь скрыть свои недавние слезы и растерянность, его юная жена захлопотала, разогревая мужу на печи картошку, и даже достала из заоконного ящика (холодильника в доме не было) пару приберегаемых для него сосисок. Владик скрылся за ширмой переодеться – жили они в одной комнате, и спальное место отгораживалось от «гостиной» матерчатым занавесом. Но едва он вышел, бабка Лиза приступила с расспросами теперь к нему. Она готова была нарушить все правила вежливости и этикета, лишь бы узнать правду, что произошло с дочерью.