И поцелуй его не желала ощущать.

Зажмурилась сильно, чтобы не видеть его. Губу закусила, чтобы эта боль притупила другую.

– А ну гляди на меня, – пророкотал Дамир, и его проникновенный голос наполнил пещеру. Но повиновалась, лишь когда он повторил: – Кому велено… – грозным рычанием.

И только поймал мой упрямый взгляд, опять ко мне склонился. Губами по моим, закусанным повёл… Языком, ненавязчиво требуя и зубы разомкнуть.

Нервно качнула головой, мол, не поддамся.

Прищурился недобро Аспид проклятущий, ладонью по шее скользнул да на затылок ее положил, ощутимо сжав, точно сомкнул тиски, и я от неприятного ощущения простонала… Уже ему в рот… Аспид того и ждал. Тотчас завладел моими губами. Нагло, голодно набрасываясь. С мурчанием и гудением утробным…

Тогда я в плечи его руками упёрлась, изо всех сил удерживая на расстоянии и про себя как заклятие твердила: «Мерзкие губы… И поцелуй противный! Аспид окаянный! Лучше Светозара нет никого. И теплее его быть не должно!»

И спасение нашла: заставила перед глазами образу Светозара предстать. Светлые волосы, голубые глаза, волевой подбородок, улыбка милая, белозубая.

«Мой любый!.. Прости, что плоть другому достанется. Думы мои всегда о тебе будут. И сердце моё, хоть и Аспиду принадлежит, но тебе отдано», – как ворожбу твердила, отрешаясь от  супружеского долга.

– Открой глаза! – злобный голос Дамира вторгся в мысли.

Я по-прежнему лежала бревном на алтаре и упрямо удерживала образ любимого.

– Открой! – рыкнул супруг, аккурат с шорохом рубахи, подол которой рывком задрал, заголяя ляжки.

И тогда в ужасе распахнула очи, теперь и губы сильно сжимая – не получит он от меня ответа, ни мягкости, сколько бы женой ему ни значилась. Сам захотел меня под собой иметь – пусть наслаждается! Ежели телом и стану ему женой, душу свою не отдам на растерзание… Как есть захватчик и лютый Аспид, таким для меня и останется!

– Упираешься? – Дамир таранил меня предостерегающим взглядом, а потом опять поцеловал. Мягче, нежнее, за затылок придерживая да свободной рукой по плечу скользя, талии, бедру…

Я застыла в праведном негодовании, что он от меня ждал? Ответа?

Это же несерьёзно…

И вообще не понимала, на кой он растягивал это мерзкое брачное соитие? Не надобны мне его поцелуи и оглаживания! Ласки и нежности!

Он мне был неприятен, а от мысли, что сейчас сделает своей, вообще лихорадило.

Потому и застыла, как неживая, позволяя ему делать, чего желал, но не отвечая ни на одно движение, ласку. И ежели вначале напряжённая, как струна была, а Дамир губы мои лобзал, то когда нырнул ладонью под подол, по голой ляжке скользнув, дёрнулась нервно, дугой прогнулась, возмущение в рот ему мыча да ударяя по руке его  вольной…

Не собиралась, но так жутко испугалась, что на инстинктах, точно птица в силках, в объятиях его забилась.

Он зарычал утробно, ещё больший ужас во мне вызывая. По камню задом протащил на край алтаря, кожу обжигая и в губы уже чуть ли не вгрызаясь.

Заскулила позорно от боли. Руками заколотила по плечам мужа, но лишь озлобился сильнее, за глотку к алтарю приковал. А я пуще царапаться и лупить принялась. Тогда руки мои над головой одной своей сомкнул, подол выше задрал. Жадно сопел, между ног пристраиваясь да в промежность мою чем-то твёрдым и горячим упираясь.

Вольха

– Ненавижу, – шикнула прежде, чем он губы мои вновь своими поработил. И когда уж слепнуть стала от ужаса и боли, сыскала сил и отрешилась от мира сего. Не сопротивлялась более. Опять зажмурилась и молилась, дабы треклятый Аспид дело своё чёрное быстрее сделал.

Дамир пыхтел, по мне рукой свободной шарился, голое тело облапывал, вызывая до тошноты странные чувства.