Груди вздымались от тяжёлого дыхания. Розовые сосочки медленно твердели. Видимо, завораживало это зрелище волка, потому что он облизал губы.

Я накренилась вперёд и оскалилась клыками, когти выпустила. Волосы стали собираться в гребень на голове. Маханула вверх, увеличилась в росте. Оборот был полным.

Пока самец не опомнился, рванула мимо него на выход.

Вылетела на мокрый снег и отошла подальше от дома.

Он вышел следом за мной.

Ошарашенно смотрел. Брови разъехались, и он неожиданно улыбнулся по-человечески.

Снегурка моя недаром имя такое получила. Была она светло-серой волчицей, украшенной белоснежными узорами, как стекло на морозе. Невероятно красивыми. И на хвосте даже снежинка красовалась. Не девочка, а картинка моя любимая волчица.

Я встала на все четыре лапы и гордо подняла голову, навострив острые уши с белыми кисточками.

Самец стоял как вкопанный.

Руками повёл, показывая пустые ладони. Но к нему я не собиралась в объятия бросаться.

Уши уловили движение в лесу. Даже если медведь проснулся, я его уложу.

Подняв морду вверх, принюхалась.

Нет, не медведь. Заяц-великан. Будет чем поужинать.

И кинулась в лес, оставив оборотня одного.

***

Вернулась я к дому уже глубокой ночью. Охота была тяжёлая. Зайца я догнала и поела. Но был зайчишка костляв, как мой дедок, и такой же прыткий. 

Мяса было мало, я оставила волкам немного поесть, потому что они мне помогли зайца гонять. Обычные животные всегда прибивались к оборотням, как к сильнейшим.

С заячьей ножкой в зубах я подошла к избушке. На крыше дымила труба. Хотя должен был огонь в печи потухнуть.

Ночью температура упала, сугробы как камень стали. Наст такой образовался, что даже я, огромная оборотница, не проваливалась.

Обернулась женщиной только у самого входа. Сразу продрогла на морозе. А волчица изнутри грела слабо.

Не окрепли мы ещё. 

Скрипнув дверью, вошла в дом. Было очень тепло. Печка, уже раскалённая добела, стояла, и варочная плита в темноте светилась розово-белёсым цветом. Чугун на неё в таком состоянии ставить нельзя — провалится. Это не только я знала, но и тот, кто топил печь всю ночь. Стоял чугунок в стороне, а вода в нём продолжала кипеть. 

Дед опять лежал, скрючившись на кровати, закутался в одеяла. Глаза открыл. Они горели жёлтым огнём.

— Сейчас бульон тебе сварю, — усмехнулась я и подразнила его куском заячьей ножки.

Он не отреагировал. Закрыл глаза.

Ножка улетела в чугун, где кипятилась вода. 

На варочную панель я поставила сковородку и взяла сделанное днём тесто. Пока всё готовилось, обмотала ноги и надела свитер. Юбку не нашла, её видимо дед себе прихватил. Это и была мужская юбка, самцы оборотней такие носили. Чтобы в человеческом виде ходить, прикрывшись, и в обороте не мешала.

На сковороде я сделала несколько лавашей. Один сразу съела, два других оставила деду. Мужем его не хотелось называть, потому что меня он впечатлил своей агрессией и невменяемостью.

Буду с ним осторожна.

— Голая ляг ко мне, — услышала я хриплый голос.

— Ага, сейчас, — раздражённо ответила. — Мне хватило, как ты со мной поздоровался.

— Не понравилось, что ли? — с ехидной усмешкой спросил самец.

— Я сейчас могу уйти подальше от тебя, — предупредила.

Выглядел он очень плохо, может не вытянуть в одиночестве.

— Что не уходишь? — вздохнул утомлённо.

— А куда?

Я сдвинула чугунок подальше от огня. Заметила, что дед мой сгонял за дровишками и в запас ещё принёс.

Открыла дверцу печки. Огонь окрасил мрак приятным светом. Стало даже уютно.

— Ничего не помню, — с печалью добавила я. — Кроме тебя и нет никого.

— Ляг ко мне, — намного мягче попросил он. — У тебя регенерация превосходная, ты сильнее меня.