– Как же всё понял, боярин. Всё передам. Не изволите ли баньку с дороги, покушать чего?

Париться боярин не изволил. И вообще задерживаться надолго не собирался, но на «перекусить» его дружина согласилась. Кузьма даже обрадовался, повёл всех в свою избу, которая на такой случай «в упадок» не приводилась.

Там, перекрестившись на образок в углу, дружинники уселись за длинный стол. Ели быстро и молча, запивая дичь и пироги только квасом. К пиву и мёду хмельному не притрагивались, словно в военном походе были, а не в своё село с бором пришли. Как только затевался какой разговор, старший суровым взглядом говорильню немедленно пресекал. Староста немного удивился, но, разумеется, промолчал – не его ума дело.

Без хорошей беседы стол опустел в один миг. Стряхнув в рот последние крошки и вновь перекрестившись, дружинники вышли из дома. Молча взметнулись в сёдла, молча покинули двор. Только наместник повторил напоследок:

– Не нагонят – пусть на себя пеняют!

После чего двинулся вслед за отрядом.

Осознав, что кметям недосуг бегать за девками, а наместнику – присматриваться к хозяйствам да подсчитывать, не разбогатело ли село случаем, и не взять ли с него сверх меры, Кузьма на радостях перекрестился. Оставался ещё обоз, но обозникам и вовсе недосуг будет, когда староста строгий боярский наказ передаст.

Отставший обоз ждали долго. Юнцы, разочарованные невниманием воеводы, большей частью разошлись по домам, дети разбежались обедать, и староста остался возле дома один. Солнце уже стояло на полдень. Из оврага потянулись обратно в село пугливые бабы с сумасшедшей старухой во главе. Кое-кто нетерпеливый уже и из леса прибежал, проведать, всё ли обошлось. И Кузьма изрядно посадил голос, убеждая селян не высовываться прежде времени.

Только пополудни на той же дороге появился обоз. Возы частью пустые, частью нагруженные собранным в других сёлах добром, неспешно въезжали в Берёзовый Лог. Возничие, те же мужики, не первый год привлекаемые наместником к делу, дорогу знали и правили на двор старосты без понукания. Отставших сборщиков сопровождал большой конный отряд, Кузьма приметил среди всадников витязя, точь-в-точь похожего на недавно отъехавшего боярина.

«Вот и братец пожаловал», – понял староста.

Он поклонился воинам и, обращаясь к витязю, доложил:

– Велено передать вам, боярин, чтоб забирали зерно, овощи, мёд, рыбу, скот. А серебро да ещё шкуры ваш брат, наместник, уже увёз. И вам, боярин, велел особо не мешкать. А ночевать, ежели у вас заминка выйдет, он распорядился в Подгорном…

Лицо прибывшего брата наливалось краской с каждым произносимым старостой словом.

– Какой такой наместник? – прошипел боярин Кузьме в лицо, хватая его бороду одной рукой, другой же вытаскивая из-за голенища плётку. – Ты что же, олух, своего боярина не признал?

От предчувствия чего-то дурного у Кузьмы сделалось нехорошо на сердце, но удара не последовало, и он поспешил объяснить:

– Так полагаю, боярин, брат это ваш был, да он и сам этак молвил. И лицом точно вы, вылитый, и доспех княжеский на ём, – Кузьма уже догадался, что дело приняло дурной оборот, и что теперь непонятный гнев княжьего сборщика падет на одну лишь его подвернувшуюся некстати голову.

Настоящий наместник, а это был именно он, отпустил бороду старосты. Постоял, пиная носком сапога упавший с возка кочан, подумал.

– Куда же двинулся этот мой братец? – спросил он, наконец.

– Дык, вон туда, – указал Кузьма рукой. – А больше и некуда. Там и Подгорное верстах в десяти.

– Дружина, к оружию! – заорал боярин, залезая в седло.

Два десятка всадников встрепенулись, предвкушая драку.