Кто же на сей раз виноват, думала я? Кто возьмет на себя вину за это нарушение закона? Ведь наверняка оно не было результатом только его решений.

И почти никогда не было.

Моему сыну было почти тридцать пять лет, и он редко нес ответственность за то, что с ним происходило.

Потребовалась эта экстремальная ситуация и последовавшие за ней дни и недели, чтобы я отчетливо поняла – и это разбило мне сердце, – какую роль я много лет играла в той драме, которую представляла собой его жизнь. И, самое главное, поняла, что мне надо сделать, чтобы разорвать этот замкнутый круг раз и навсегда.

Возможно, ваша история не так драматична, как моя. А может быть, она еще трагичнее. Не имеет значения, лучше она или хуже: если у вас есть взрослый ребенок, в жизни которого один кризис сменяет другой, и вы втянуты в его (или ее) непрекращающуюся драму так, будто это ваша собственная жизнь, выход есть.

Не имеет значения, сколько лет вашему ребенку, восемнадцать или пятьдесят; есть шаги, которые вы можете предпринять, чтобы освободиться от подавляющих оков вины, страха, стыда, гнева, разочарования, скорби и отрицания. Вы можете (и должны) соскочить с неуправляемой карусели катастроф, которая вращалась годами. Вы можете (и должны) обрести надежду и исцеление.

Вы можете вернуть себе свою жизнь!

Почти целый год миновал с момента новогоднего ареста моего сына, и я много месяцев не видела и не слышала его. Я не знала, где он живет. Его телефонный номер, который он дал мне когда-то, был давным-давно отключен, почтовый ящик – заперт, а адрес электронной почты больше не обслуживался.

Я периодически пыталась найти его – в моем интернет-браузере в «Избранном» сохранены несколько веб-сайтов для поиска по тюремным базам данных. Как будто попытка выяснить, сидит ли твой единственный ребенок в федеральной тюрьме, может быть «избранным» занятием для матери!

А потом однажды вечером мне позвонила подруга.

– Ты видела сегодняшние газеты, Эллисон? – спросила она.

Тон моей подруги говорил сам за себя. Он был похож на раздающийся поздним вечером неожиданный звонок, от которого по всему телу разбегаются иголочки страха. Что-то случилось с моим сыном.

– Нет, а что такое? – я сглотнула, задерживая дыхание.

– Округ только что открыл новый веб-сайт. Его задача – помогать гражданам опознавать «самых разыскиваемых» преступников. Твой сын в этом списке. Его фото опубликовано в газете.

Я схватилась за непрочитанную газету и нашла эту статью, которая мало того, что заняла всю верхнюю половину раздела местных новостей, так еще и была цветной.

Как и у ФБР, у нашего округа теперь есть собственный список «самых разыскиваемых».

С газетной страницы на меня смотрело лицо сына. Под ним были напечатаны его имя, возраст и последние предъявленные обвинения. Однако только под его фотографией значилось красными буквами: «Задержан».

Это значит, что он сейчас в тюрьме?

Я зарегистрировалась на этом новом веб-сайте, но, как ни странно, на странице, появившейся на экране моего компьютера, не было его имени и фотографии. Потом я нашла список непогашенных судебных ордеров, выданных на моего сына, и длинный перечень обвинений, выдвинутых против него по результатам обыска, проведенного спецназом в его доме. Я не могла понять, о каком задержании говорится на сайте: каком-то недавнем или о том, которое произошло год назад.

Господь всемилостивый, пожалуйста, продолжай присматривать за ним – да будет воля Твоя.

Я поймала себя на том, что разглядываю размещенные в газете фотографии остальных «самых разыскиваемых» преступников. Помимо моего сына там были еще девять мужчин и две женщины. Только одному мужчине было 54 года, а всем остальным от 20 до 40 лет.