– Старик тебе уже в душу влез, ты так его выгораживать стал, будто родной, – неожиданно сказал он.

Может и так. Отца мне всегда не хватало. Последний десяток лет он то и дело всплывает в памяти. Или в снах. Последнее время мне часто снятся сны.

Он старался, чтобы я рос развитым, настоял, чтобы я шел в детский сад, осваивать азы общения с себе подобными, а не сидел дома, пусть мать и не работала с моего дня рождения. Потом были секции самбо, баскетбол, теннис, а воскресеньями он часто водил меня в тир, а после мы шли в парк и ели мороженое. Видя мою любовь к детективам, он старался привить серьезное отношение к чтению. Я взялся за Достоевского, Бунина, Чехова. У матери были связи в библиотеке, она доставала редкие книги. Я читал, старательно, отец потом часто спрашивал, интересовался, что я вынес из прочитанной книги. Я отвечал, иногда с удовольствием, иногда лишь бы сказать. В последние годы он стал водить меня в главк, приобщал к духу. Потом мы опять гуляли в парке, обсуждали. Странно, что я исподволь противился этому, или мне теперь кажутся приятными те прогулки и долгие беседы? Когда пошел по его пути, когда понял верность отцовых слов?

Он не хотел делился только со мной одним, часто старался пригласить кого-то из моих друзей, да и я пытался не раз побыть вместе с ним с компанией. Вот только не шел никто, отца уважали, но куда больше боялись. Не хотели общаться, отнекивались, ссылались на что угодно. Он всякий раз пожимал плечами, говоря: «У тебя будет расспрашивать, расскажи подробней». Но спрашивали мало и неохотно, мои ответы считали отцовыми; отчасти так и было. Он строил не только и не столько фундамент моей жизни, сколько закладывал сам дом, широко, уверенно, с тем размахом, который мог себе позволить. И я молча следовал его заветам, его проектам, хотя очень хотел попробовать сам, вложить свою лепту в его строительство, которое ни тогда, ни сейчас одному не потянуть. Особенно теперь, когда не смог сам создать в этих холодных стенах хотя бы жалкое подобие уюта. Таня, она могла, она ведь совершенно другая…

Диденко, узнав телефон других соседей, решил опросить и их, звонок застал тех на даче, о старике Стас выяснил и того меньше. Да, пацаны очень поздно всегда возвращались, шумели, иногда под газом приходили. И да, старику доставалось от них, точно.

Не успел убрать мобильный, как тот взорвался трелью, напоминая о неотложных делах. Стас извинился, и поспешил вниз, оставив меня нога за ногу брести по лестнице. За спиной послышались торопливые шаги. Я обернулся – соседка старика быстро спускалась по лестнице.

– Простите, я не хотела при дочке. Мне не нравилось, как старик ее обхаживает. Ну как свою. Я знаю, сейчас Ане особое внимания требуется, я не успеваю нигде, на двух работах, но почти чужой человек, да еще… понимаете, сколько дверь в дверь живу, а я о нем ничего не знаю. О себе всегда молчит. Будто камень за пазухой.

– Сына же убили, а потом внуки, сноха…

– Я понимаю, все понимаю, но…. С Анечкой возится тоже странно, вроде воспитателя, что ли. Не понимаю я его, совсем. Может, хоть вы разберетесь, я ведь обязана знать, – она говорила о старике так, будто не слышала час назад о его смерти. Или не верила в нее.

Я тоже не верил. Не хотелось верить в смерть отца, думалось, ну сейчас, вот врачи приедут, они сумеют, они смогут: он снова поднимется, расправит плечи. И тут же в памяти всплывала мать, сидящая рядом с узкой, словно койка, кроватью. Вот странно, мне ни разу не приходило в голову удивляться, что они не спали вместе. Что меж ними не было ни близости, ни нежности, ни дружества даже. Вроде как соседи, нет, не так, вроде как домохозяйка, нанятая еще и присматривать за ребенком. Они почти не разговаривали между собой, а если и говорили о чем, то речь шла прежде обо мне, отец выспрашивал, уточнял, напоминал. Мать молчала, согласно кивая, говорила, лишь когда он давал на то позволение.