«Господи, о чем это они? – еще не успев испугаться, а лишь удивленно подумала Ирэн. События, происходящие в реальном мире, на некоторое время так увлекли ее, что заслонили тревожное ожидание грандиозной битвы и великого подвига. – Что такое собираются совершить? И о какой женщине говорит Стива? Ведь это, наверное, обо мне? Физиологическое родство… Фу, какие гадкие слова! Но это ведь про нас с ним. Что же, они собираются убить меня, что ли? Но за что? И почему ему нужна моя смерть? – Испуг постепенно овладевал ею, а вместе с ним возвращалась туманная пелена, окутывая сознание, и оживала валькирия-королева. – Так вот как продолжится битва! Что же нужно ему? Моя жизнь или моя корона? Впрочем, разве это не одно и то же для меня и для него?»

Разговор между тем продолжился, раздался третий голос, который она никогда не слышала прежде.

– Прислуга ведь отпущена на сегодня, я правильно понял вас, господин барон?

– Да… То есть я так думаю… То есть я не знаю наверное. Господи, да не думаете же вы, господа, что я командую прислугой. Откуда мне знать, в конце концов…

– Конечно, не ваше это дело, поэтому я проверил – прислугу матушка ваша изволила отпустить. Другого такого раза долго теперь не представится.

– Нет, господа. Не сегодня. В конце концов, я решительно против, и все тут!

– А вот эдак вы изволите выражаться совершенно напрасно, друг мой. – Голос Ворона сейчас снова был мягок, но властен. – Вам было предоставлено достаточно времени решить вопрос другим, каким угодно, образом. Вы – также – сами изволили, определить срок. Итак, располагаете, по его истечение, суммой, которую задолжали мне и моим друзьям?

– Господи, да зачем же вы спрашиваете? Вам же прекрасно известно, что нет! И я же не против, исполнить ваш план, господа! Но не сегодня, Бога ради!..

– Не стоит упоминать всуе Иисуса из Назарета, он, как мне помнится, этого делать не велит. Да и что такое за день сегодня, что вы так противитесь?..

– День как нельзя более подходящий, и упрямство ваше, господин барон, я понимаю как трусость, но с этим никуда не денешься в любой день.

– Не смейте! Кто дал вам право обвинять меня в трусости?! Я должен вам, да, должен, но не смейте забываться! Я – барон фон Паллен!

– Сие обстоятельство нам известно. И если других объяснений вашему нежеланию сделать все дело сегодня, кроме тех, что так и не прозвучали, у вас, господин барон фон Паллен, нет, то извольте прекратить истерику и начинайте немедленно действовать, как мы договорились.

– Но Ирэн! Она же не может оставаться здесь одна. Она проснется наконец и потом все поймет.

– Ваша сестра и не останется здесь одна, потому что она теперь же поедет с нами.

– Нет! – Голос Стивы, и без того, срывался во время всего разговора на безобразный тонкий, совершенно женский крик, сейчас обернулся визгом. – Нет! Вы не смеете посвящать ее в это! Она не может…

– Она посвящена и ко всему готова куда более вас, друг мой.

– Это невозможно… Я вам не верю… Ирэн…. она не может с этим согласиться. Никогда! Никогда!

– Мы теряем время, и это жаль. Но извольте подождать еще минуту.

– Зачем это, Ворон? Зачем нам нужна эта истеричка там?

– Я так хочу. И в этом есть часть моего плана. Сейчас я приведу ее.

Тело Ирэн, замершее у двери и сжатое как пружина, стремительно распрямилось, безошибочно рванулось к постели, которую – ожил инстинкт грациозного и сильного хищника. Она метнулась сквозь прохладную темень, как и прежде не задев ни одного предмета и почти бесшумно. Когда тяжелые створки двери начали медленно отворяться, рассекая темноту пространства тонкой полоской яркого света, она уже лежала, закутавшись в холодный шелк покрывала, затаив дыхание, отчего ей казалось: сердце остановилось в груди, чтобы не выдать ее тому, кто мягко ступал сейчас в полумраке, уверенно и неотвратимо приближаясь.