«Гой вы гей, козаки, люде добрые,

Послухайте кобзу мою гласом звонкую,

Молвой вещую, притчей мудрою.

Давным-давно, в поры дивные, стародавние,

Во годины воладоеф, живали языцы, языцы Тефаи

Гуляли языцы в юдоли Апорве.

И приспели онде пеняжники родом кищвотсор.

Следом гряде реснота, знамения, мор.

И на нивы Тефаи пало вороньё…

Последовал дикий аккорд, собачка задёргала ухом, оскалилась. Вещун самозабвенно продолжал:

Геенна бесовская меж языц витает.

Каркает поганая, прахи раздирает

Возопили патриархи «Осанна, Состирх,

Спаси, Авва от напасти, аки чад своих!»

Простёр длань благий Состирх Апорве ошуюю

Константину Эллину простёр одесную…

Бандура затренькала успокоительно:

Гой вы, люди-христиане, страдайте, поститесь.

Творите поклоны и Христу молитесь.

Аз есьм юродивый без роду, без доли

Рече Турчик правду-матку, имам ветра в поли.

Меж Отца и Сына унизоша зависть,

Посеяв в Юдоли вражду да ненависть.

И восстали, ужики, брат, с ножом на брата

Смежили грехами златоглавы врата.

Опустилась мгла густая на луга, на нивы

Захрипели удавленные, содрогнулись ивы.

Текут реки чермные, стенанья и стоны

Беснуются, грабят, режут обои стороны.

Но спустился долу, кроткий в триедином Худ

Ублажил свят души злые и развеял блуд.

Кобза забренчал почти весело, собачка увлечённо чесала за ухом.

Опомнились род Тефаи, и люд кищвотсор

Воздаяли богам храмы, смывают позор.

Выспрашивают лукавые прощения с небес…

Да камнями полно недро, как то ведал бес.

Звуки, исходившие от рассохшейся бандуры, дополнил фальцет собачьего воя.

«Господи, зачем я пошла по тропинке?» – подумала Бронислава, а Вася, закатив глаза, обливаясь потом, продолжал повествование.

Мрежи бесов невидимы, посулы их зело щедры.

И Мамоне, внемля, богатеют ины люде токмо до поры.

Алкают, лепты не гнушаясь творяше оные обман,

Убогих, тёмных обымати набиваше си карман…

И являлся дух в Апорве, бродил меж языц

Зрак убогий, тща, пира, тяжатель сует.

Скрам маститый, худог ярый, писаше, завет

Рече книжник парамея завет Латипак.

«Гой потомки Тефаи, люде кищивотсор

Внемлите пророкам вашим, вострите топор!»

Глаголили зле языцы прати Авонамор

Буйство в главы худородных, буий во чертоги

Камо грядеши, боярин? Угонзаю ноги.

Завывания пса и какофония дурацкой бандуры нарастали. Турчик, поскользнувшись на птичьем помёте, шлёпнулся задом, чуть не придавив собачку, но неожиданно ловко поднялся и разошёлся не на шутку:

Востерзали люди ужа, ударили било

Нинел глаголит имати, персть паки солило,

Имати безлатно, имати безлетно аки саддукеи.

Книжник Нинел со сковники бяху фарисеи.

И законника внезапу немощь обуяти

Скимен тристат яко тать веси позобати.

Сирый Нилатс, вельми оттай, си рога пояти

Клевреты бранити, живота имати.

Языцы Мзилациос обрести оброк

Во еже воздети выспрь Ануммок

Во еже Нинел выспренно воздети…

Волит Релтиг обаче, Ануммок сотрыти

Волит бесный, окаянный, гряде вои-тати.

Бдети стан Мзилациос, срящи возбраняти

Гой, блажити Ануммок, толцыте тимпаны

Жрети Релтиг обоюду бити во кампаны.

От избытка чувств, собачка отскочила, помочилась на кучку хвороста и, вернувшись, продолжила подвывание, Вася порвал струну, но, брызгая густой слюной, попытался гугнявить дальше…

Блажен стан Мзилациос юдоли Апорве…

Взяв несколько жутких аккордов, бандурист в изнеможении откинулся на завалинку. Густой пот орошал бледное лицо, дети, с восхищением глядя на сказателя, усердно ковыряли в носах, маленькая собачка, задрав лохматую морду к небу, жалобно взвыла. Из хаты вышла Хыма с крынкой квасу в руке, на другой по прежнему восседал годовалый малыш. Вася с полуприкрытыми глазами протянул руку. Хыма отдала квас брату, и тот, словно конь на водопое, с присвистом тянул из крынки мутную жидкость.