Астрид, которая как раз незаметно переместилась от задачника к ноутбуку и включила «Шрека», сердито засопела. Она не видела смысла учиться считать исгодыны, когда есть магия.

– Матти, сколько в первом ящике? – спросила она.

– Кр-ра-а!..

– Не подсказывать! – защемила попугаю клюв Лахджа. – Ща кому-то перья повырываю!

– Это террор, – укоризненно сказала Астрид. – Вероника, скажи «террор».

– Тиёй, – послушно сказала Вероника.

– Террор, – неожиданно сказала Волосня.

– Мои дети учат новые слова, – смахнула слезу умиления Лахджа.

– Это не твой ребенок! – вскочил Майно. – С меня хватит, ты обращаешься с ней, как со своим сыном… дочерью… особью!

– Да она из моей плоти и крови, – отмахнулась Лахджа.

– Я на это не соглашался, – ткнул пальцем Майно. – А кроме того, она опасна для тебя.

– Не опасна, – неожиданно заспорила Волосня.

Лахдже стало жалко это существо. Но она понимала, что муж тоже прав – это не ее ребенок, а просто случайный клон или… в общем, плод подсознательного применения демонической силы.

И неизвестно, не повторится ли такое в дальнейшем. Что же ей – каждое такое случайное порождение усыновлять и воспитывать?

– Черт, я думаю, как Хальтрекарок, – в ужасе поняла Лахджа.

Но вообще-то, в этом есть резон. Отчего бы не переправить Волосню в Паргорон? Здесь такому гомункулу и паспорт не выдадут – для этого нужно, чтобы какой-то волшебник за тебя поручился, взял ответственность за твое поведение и поступки. Если Лахджа или Астрид кого-то убьют, в Карцерику за это сядет Майно.

Брать на себя ответственность за полубезумного гомункула он точно не станет.

Но прямо сейчас Волосня в Паргороне не выживет. Она маленькая, слабая и недоразвитая.

И Лахджа приняла решение.

На следующий день, когда муж углубился в монографию, она спустилась с Волосней в подвал и сказала:

– Волосня, я не могу оставить тебя здесь. Ты всегда будешь хотеть меня сожрать. Ты мечтаешь о моем мясе. А я всегда буду это знать и не смогу расслабиться.

Существо ничего не ответило, но взгляд его пылающих глаз был красноречивей любых слов. Лахджа вздохнула и добавила:

– Поэтому нам придется расстаться. Но отправить тебя в Паргорон такой, как ты есть сейчас, я не могу. Чтобы ты могла за себя постоять, я сделаю тебе на прощание подарок.

И она протянула существу три свертка, обвязанных подарочной лентой. С них капала кровь.

Лахджа позаботилась, чтобы эти ее обрубки не истлели сразу же. Отделила их так же, как отделяла волосы для плаща – соблюдая строгий ритуал, сохраняя глубокое сосредоточение.

Но волосы и так сохраняются гораздо дольше плоти. А вот эти куски все равно разлагаются очень быстро, так что…

– Ешь скорее, – велела Лахджа.

Волосню не надо было упрашивать. Она разорвала обертку и сначала с жадностью проглотила зуб и глаз, а потом смолотила руку.

Результат не заставил себя ждать. Гомункул на глазах принялся разрастаться и меняться. Из-под волос высунулись дополнительные руки, длинные и когтистые. Повсюду проклюнулись новые глаза – по-прежнему пылающие, но более осмысленные. Они появлялись то тут, то там, сами собой возникали и исчезали во всех частях тела.

Рот увеличился. Превратился в пасть. Широкую и клыкастую, зубы заострились и удлинились. А волос, кажется, стало меньше. Многорукое и многоглазое создание все еще было прикрыто их занавесью, но теперь уже не напоминало этакую ходячую копну. Сейчас оно скорее стало похоже на монстрообразную версию девочки из «Звонка».

– Ага, ты все-таки девочка, – неуверенно кивнула Лахджа. – Оно и понятно…

Волосня ощупала себя несколькими ладонями, поглядела на них несколькими глазами, уставилась на Лахджу и произнесла: