В самом сжатом виде сущность постмодерниского понимания права отражают следущие ключеве слова: текучесть, постоянное изменение, рассеяние, множественность, локализм, комплексность и глобализм (А. Ж. Арно), анархия (Р. Мюллерсон), поливалентность и парадокс (М. Делма-Марти), переход от линеарной модели времени к циклическому времени (Ф. Ост). Вместе с тем постмодернизм переосмысляет многие концепции модернизма и включает их в свой теоретический аппарат, являяясь в этом смысле развитием модернизма. Так, например, постмодерниское правоведение унаследовало от модернизма модели юридического силлогизма, технику экзегезиса правового текста и пирамидальную модель источников. Эти традиционные модели современное правоведение комбинирует с чисто постмодернистскими по своему очертанию концепциями: принципом пропорциональности в административном и уголовном праве, творческой интерпретацией нормативного текста, сетевой моделью права. С другой стороны многие понятия, по умолчанию считающиеся постмодернистским (плюрализм, консенсуализм, «гибкое» право, арбитраж), на самом деле существовали задолго до появления постмодернизма. Особенность постмодернистского подхода к анализу права состоит в том, что в условиях постмодернизма происходит очевидное переключение внимания с нормативных и процедурных аспектов права либо на метанормативные и интернормативные, либо на коммуникативные характеристики правовой деятельности, причем интеграция разнородных атрибутов правовой деятельности достигается благодаря попытке синтеза правовой догматики и социальной философии. Постмодернистский исследователь права, описывая тенденции развития современного общества, стремится придумать новые формулировки классических понятий, и при этом не оторваться от фактов. В результате, как правило, подобные исследования увенчиваются декларативными утверждениями о скором «пришествии» постмодерниского общества, чье появление постмодернистская юриспруденция приближает с помощью «магии» дискурса.

Немаловажное влияние на этот синтез оказывают заимствования из теории сложных систем, которая весьма гармонически переплетается с материей правовой мысли, которая предпологает множественность и разнообразие конституирующих элементов в праве. Примером подобного подхода является теория игр в том виде, в каком она применяется в объяснению чисто правовых феноменов.

В самом идельном случае синтез означал бы установление диалога между правовыми науками и другим науками. Но тут встает вопрос – готово ли право со одной стороны, и наука с другой, к такому диалогу? Социолог права Р. Коттерел отвечая на подобный вопрос признает за прваом существенную абсорбирующую способность к интеграции и заимствованию новых доктрин, новых идей в периоды научного кризиса в области правоведения. В качестве иллюстрации критического положения в современной теоретической юриспруденции можно упоминуть маргинальное положение юридического дискурса терроризма.

Запутаность правовой трактовки терроризма обусловленна тем, что чисто чисто политический акт насилия, каким является терроризм, рассматривается с позиций системы юридической мифологии, которая проводит четкую демаркационную линию между законом/ (право) порядком и противозаконым поведением/беспорядком. Терроризм лишается своей политической вуали, превращаясь тем самым к обычную преступную деятельность, преступление против государств. Действительно уловить тонкое отличие терроризма —преступления в о имя политической идеи – от простого преступления очень сложною Поэтому догматические фигуры, юридические модели терроризма в кодексах различных стран не тождественны друг другу. В эстонском уголовном кодекск вообще отсутствует юридическое определение терроризма – статьи 64