– Скоро, – ответил Корд. На носу было размещение IPO [28] компании «Третий глаз», и тогда Корд получит свою долю и здорово разбогатеет. Если только их продукт, связанный с виртуальной реальностью, действительно такой потрясный, в чем Корд был абсолютно уверен. Он «испытал» его на собственной шкуре 535 дней назад, когда напился в последний раз и оказался в полной отключке.

Джованни затушил сигарету в пепельнице, стыренной Кордом в юные годы в гостинице «Плаза».

– Ты со мной ради моих денег? – спросил Корд шутливым тоном, а его одинокий голос ответил: Да.

– Я с тобой ради твоего тела, – сказал Джованни.

Корд улыбнулся. Все-таки встречи с персональным психологом Тэтчером не прошли даром.

– Так ты меня предупредишь? – спросил Джованни. – Ну, насчет моего знакомства с Шарлоттой Перкинс?

– Не называй ее так.

– А как я должен ее называть?

– Не знаю. – Корд поднялся с кровати. – Правда не знаю.

– Я не из тех, кто долго ждет и мучается, – мягко сказал Джованни, но слова прозвучали как пощечина. (Одинокий голос потом будет повторять их весь день.)

Джованни родился в американо-итальянской семье, и свой каминг-аут совершил в тринадцать лет. Стал президентом клуба ЛГБТИ[29]в своей школе, о чем в Деревенской дневной школе Саванны и слыхом не слыхивали, ибо в 1980-х годах в их городе не было ни Л, ни Г, ни Б, ни Т, и уже тем более И. Корд настолько долго жил в двух разных мирах, что уже нарисовалось два Корда: один на Манхэттене, а другой – тот, что временами навещал своих в Саванне.

Саванный Корд: во всем правильный, немного нервный, уходящий от вопросов, рвущийся обратно в Нью-Йорк, ибо каждая минута притворства превращалась в муку. Зная, что сильно огорчает свою мать, он тем не менее перестал быть Саванным Кордом вот уже как семь лет. Но невозможно полностью прервать отношения с семьей. Или все-таки можно?

Попытаться стоит.

Он общался с каждой из сестер по электронной почте и через эсэмэс, пересылая фотки, обмениваясь шуточками, соревнуясь в остроумии. (Причем никто из них заведомо не повторялся: между сестрами возникла воистину шекспировская вражда, и каждая оградилась от другой каменной стеной.) Реган засыпала Корда гифками женщин в разной степени офигевания – рвущих на себе волосы (OMG, WTF )[30] или с огромными бокалами в руках (TGIF!)[31]. Ли с Кордом обменивались фотками людей в полоумных прикидах, сопровождая их язвительными комментариями вроде – «очередная Джоан Риверз[32] на красной дорожке жизни». Являлось ли это проявлением родственных отношений или от семьи остались одни лишь фантомы?

А действительно родные братья и сестры при встрече становятся такими, как в детстве? И возможно ли повзрослеть, по-прежнему присутствуя в жизни друг друга? Может быть, отстраненность – это нормальное, здоровое проявление личности? Но если так, то почему порой Корду казалось, словно его лишили руки или ноги? Или аппендикса – сразу двух, потому что эти аппендиксы перестали общаться по вине хирурга, которого звали Мэттом.

Эх, Мэтт. Корду даже было жалко его – бедняга попал в сети сразу двух девиц Перкинс. Но Корд покривил бы душой, сказав, что не желает ему смерти – на его похоронах произошло бы счастливое примирение сестер.

Корд старался не обижаться на то, что никто из его близких не интересуется его личной жизнью. Он также не копался в собственных мотивах, почему он все-таки скрывает свою ориентацию. Скорее всего, сестры знают, что он гей, и им все равно. Истоки этого сбоя крылись в самом Корде, его детских страхах и самоедстве. По словам его АА куратора Хэнди (в детстве тот снимался в кино), все это нужно «распаковать». Но Корд продолжал таскать за собой этот эмоциональный чемоданчик, глухо застегнутый на все ремни и молнии.