– Да, мистер Гудвин мне рассказывал.

– Естественно, он же должен был доложить вам то, что узнал от мистера Айгоу. А мистер Айгоу связался со мной и пересказал свою беседу с Гудвином. Я сообщил остальным, и мы все собрались вместе у меня в квартире. Мистер Айгоу и еще четверо. Позволите задать вопрос?

– Да. Возможно, я вам отвечу.

– Благодарю. Вы известили полицию или окружного прокурора о том, что Гудвин узнал от мистера Айгоу?

– Нет.

– Спасибо за прямоту. А намерены известить? Нет, простите, что спросил. Нелепо ожидать, что вы поделитесь со мной своими намерениями. Мы обсуждали ситуацию, и один из нас собирался прийти к вам и пообщаться лично, однако мы решили в итоге, что пойдем все вместе. Не сейчас, конечно, вы ведь обедаете или готовитесь к обеду. Вас устроит в девять часов?

– Здесь? В моем кабинете?

– Конечно.

– Адрес вы знаете?

– Конечно.

– Вы сказали – еще четверо. Кто именно?

– У вас есть имена. Мистер Айгоу передал список Гудвину.

– Хорошо. Ждем вас к девяти.

Вулф повесил трубку, и я последовал его примеру.

– Требую повышения зарплаты, – сказал я. – Вчера мой рабочий день начался в четыре утра. Конечно, инфляция разгулялась, а президент Форд требует от нас умеренности и добровольных ограничений, но недаром говорят, что человек достоин своего жалованья. Мне понадобилось всего десять минут, чтобы заставить Айгоу сознаться.

– «Ибо трудящийся достоин награды за труды свои»[16]. Библия, Евангелие от Луки. Наша троица вызвалась трудиться бесплатно, а ты хочешь прибавки, хотя это ты впустил Пьера в мой дом.

Я кивнул:

– А вы, когда он мертвый лежал на полу посреди разбросанной вокруг штукатурки, сказали: «Тебе и так придется». Однажды мы с вами обсудим это подробно, но не сейчас. Мы ведь беседуем, лишь чтобы показать, какие мы разные. Будь мы обычными людьми, давно бы уже пожимали руки, улыбались друг другу или танцевали джигу. Ну, ваша очередь.

Вошел Фриц. Перед тем как подавать еду, он обычно делает три шага – никогда четыре. Но, завидев нас, он замер и произнес:

– Что-то стряслось.

Черт подери, мы и вправду разные! Фриц отлично это знает. Кому знать, как не ему.

Прежде чем направиться в столовую, я набрал номер Сола, дождался сигнала автоответчика и наговорил сообщение: дескать, на еженедельную нашу партию в покер не успеваю, шлю привет Лону Коэну.

Единственным зримым свидетельством того, что у нас гости, было присутствие шестерых мужчин, сидевших в креслах. Поскольку дело было семейное, а не стороннее, о нем можно было говорить за столом, так что, когда опали языки коньячного пламени на жареной утке а-ля мистер Ричардс, Вулф разрезал птицу, а Фриц передал мне мою порцию и забрал свою, мы обсудили, не поставить ли в кабинете столик с закусками, но решили этого не делать. Иначе гости подумают, что им тут рады и желают всяческого благополучия, а это если и правда, то лишь наполовину. Да, мы были им рады, но добра вовсе не желали – во всяком случае, одному из них.

Чужаку, вошедшему в кабинет, с первого взгляда стало бы понятно, что красное кожаное кресло занимает центральное место. Я предполагал усадить в него Бенджамина Айгоу, но тип с роскошной гривой светлых волос и пронзительно-серыми глазами уселся туда раньше, чем назвал свое имя. Это оказался лоббист Эрнест Уркхарт. Они все представлялись Вулфу, прежде чем сесть; остальные пятеро расположились в желтых креслах, расставленных двумя рядами, лицом к столу Вулфа, трое спереди и двое сзади, вот так:

– Извините, если показался вам высокомерным или дерзким, мистер Вулф, – сказал Уркхарт. – Я занял это кресло только потому, что джентльмены, которых вы видите перед собой, решили: раз уж мы все любим поговорить, надо выбрать одного из нас, который отвечал бы за всех. Выбор пал на меня. Сами понимаете, это не из-за того, что прочие немы. В конце концов, двое из них юристы, а я не могу повторить за сэром Томасом Мором, что решительно отвергаю всех адвокатов.