Филип снова плотно стиснул губы и зажмурился. Медленно качнул головой из стороны в сторону, несколько раз подряд. Открыл глаза, поглядел на Феликса, потом на меня, после чего перевел взгляд на Вулфа:

– Позвольте поговорить с вами наедине, мистер Вулф.

Вулф повернулся к Феликсу:

– В гостиную, Феликс. Вам известно, что стены там звуконепроницаемые.

– Но я хочу…

– Проклятье! Уже за полночь! Я расскажу вам позже, если сочту нужным. А он точно промолчит в вашем присутствии. Давайте, я устал не меньше вашего.

Я поднялся, открыл дверь в гостиную, и Феликс вышел. Я выглянул наружу, убедился, что дверь в прихожую закрыта, притворил дверь в гостиную и вернулся на свое место.

– Наедине, мистер Вулф, – повторил Филип, когда я садился. – Только вы и я.

– Нет. Если мистер Гудвин выйдет, а ваши слова потребуют от меня каких-то действий, мне придется пересказывать ему вашу историю.

– Тогда я вынужден просить вас обоих ничего не рассказывать Феликсу. Пьер был гордым человеком, мистер Вулф, я вам уже говорил. Он гордился своей работой и хотел быть не просто хорошим, а лучшим в мире официантом. Он хотел, чтобы мистер Вукчич считал его лучшим официантом лучшего на свете ресторана. А потом захотел, чтобы и Феликс так думал. Быть может, Феликс и в самом деле так думает. Вот почему нельзя ему ничего рассказывать. Он не должен знать, что Пьер совершил поступок, который совсем не красит хорошего официанта.

– Мы не можем этого пообещать. Мы готовы лишь молчать до тех пор, пока не выяснится, что невозможно разоблачить убийцу и его поймать, не раскрыв Феликсу правду. Это я вам обещаю, Филип. Арчи?

– Так точно, сэр – ответил я. – Обещаю. Ей-богу, провалиться мне на этом месте! Это такое выражение, Филип, вы вряд ли его слышали. Оно означает, что я скорее умру, чем кому-либо расскажу.

– Вы раньше упомянули, что он жаловался на перепутанные заказы, значит дело не в этом, верно? – уточнил Вулф.

– Нет, сэр. Заказы он перепутал вчера. А другое… намного хуже… было на прошлой неделе. В прошлый понедельник, точнее. Пьер сказал, что какой-то мужчина оставил на подносе заодно с деньгами клочок бумаги. Он сохранил этот клочок, на котором было что-то написано. Сохранил, потому что клиент ушел, прежде чем Пьер успел вернуть ему бумажку, а Феликсу не отдал, потому что на этой бумажке были имя и адрес. Пьер узнал это имя и заинтересовался. Он добавил, что бумажка до сих пор у него. Когда вы сегодня беседовали со мной, когда сказали, что он полагал, будто его хотят убить, я сразу подумал, а нет ли тут какой-то связи с той бумажкой. Быть может, убийца – тот самый человек, чье имя написано на бумажке… Ведь человек, ее оставивший, не мог сотворить ничего дурного, – он умер.

– Умер?

– Верно, сэр.

– Откуда вы знаете, что он умер?

– По радио говорили, в газетах писали. Пьер сказал, что это мистер Бассетт оставил бумажку на подносе. Мы все знали мистера Бассетта, он всегда платил наличными и был щедр на чаевые. Очень щедр. Однажды он дал Феликсу банкноту в пятьсот долларов.

Согласен, я должен был это слышать, раз уж мне выпало вести записи, но признаю, что слушал я не слишком внимательно. Миллионы людей узнали о существовании Харви Г. Бассетта, президента компании «НАТЕЛЕК» («Нэшнл электроник индастриз»), не потому, что он не скупился на чаевые, а потому, что его убили всего четыре дня назад, вечером в пятницу.

Вулф не моргнул и глазом, правда, сглотнул и прокашлялся.

– Да, это точно не мог быть мистер Бассетт, – подтвердил он. – Но вот человек, чье имя значилось на бумажке… Как его звали? Пьер должен был вам ее показать…