Односельчане Прокопьича уважали: по совести жил старик, крепко и ладно у него всё получалось.

Замечали его за версту:

– Будь здоров, Прокопьич!

– И тебе не хворать, Пантелеич!

А с младшим сыном вообще история вышла. За 5 лет до войны жена Семена Прокопьевича, Марья, почувствовала, что ждет ребенка, ей было уже за сорок, по меркам того времени возраст почти пожилой.

– Стыд-то какой, – призналась Марья мужу, – внуки скоро пойдут, а я, как молодая, ребенка жду. Что люди скажут?

– Молчи! – прикрикнул Прокопьевич. – Даже думать так не смей! Сколько бы ни было детей, а все свои, законные.

Как пришел срок, спряталась Марья в хлеву. Мальчик родился слабенький, лежал на холстине и не шевелился.

– Едва на свет появился, а Бог уж тебя забрал…, – вздохнула Марья.

Только подумала, как мальчик всхлипнул, да как закричит во всю Ивановскую!

– Ну что, мать, – радовался потом Прокопьич, – певца нам на старость лет родила?

У Гриши и правда был отменный голос. Услышал однажды, как бабы на сенокосе поют, подхватил, да так звучно, так красиво! Уже взрослым парнем мог затянуть песню ещё в начале деревни, а на другом конце уже слышали, что младший у Прокопьича домой идет.

– Отпусти, отец, Гришку к нам в город, – просили старшие сыновья у отца, – мы парнишку поднимем, может, артистом станет, будешь Гришку по радио слушать.

– Каким таким артистом! – начинал сердиться Прокопьич. – А кто трудиться будет? Все поразъехались, мы с матерью старые уже, а хозяйство каждый день заботы требует!

Рабочих рук на самом деле уже не хватало, а сажать поле поменьше или держать не так много скота Прокопьичу гордость не позволяла. Тогда он решил женить младшего сына. Сначала ходил к соседям, присматривался, потом стал в соседние деревни по всяким делам ездить. А тут однажды пришла Авдотья, что мёд и шерсть овечью у него покупала.

– Слышала я, что невесту Гришке присматриваешь.

– Есть такое дело! – добродушно улыбнулся в бороду старик.

– Племянница у меня имеется. Молодая, красивая, работящая. Хотя сирота и приданого нет, зато к роскоши непривычная, лишнего куска хлеба у тебя не спросит.

Не ведал Гришка, не гадал, что судьба его тут и решилась.

Изба тестя по сравнению с низенькой Шурочкиной хаткой казалась царскими хоромами: большая, основательная, на высоком фундаменте. Дом был деревянный, но не просто собранный из бревен, а ещё и аккуратно обшитый досками и выкрашенный в зеленый цвет. За окнами в резных белых наличниках – чистейшие тюлевые занавески.

Внутри светло и просторно. Деревянные полы коричневого цвета, на них – домотканые половики в бело-красно-черную полоску. В первой комнате стоял большой круглый стол, покрытый новой клеенкой вместо скатерти, в углу – икона в вышитом рушнике.

Шурочке с Гришей выделили целую комнату за шторкой. Там помещался небольшой платяной шкаф с зеркалом на правой дверце, ножная швейная машинка, которую можно было перевернуть вниз, и тогда получался маленький столик. Главную достопримечательность комнаты составляла кровать. Она была новая, на пружинах, правую и левую спинку украшали металлические шары. Тетки расстарались и собрали приданое для Шурочки: огромную пуховую перину и пять подушек, которые можно было уложить одну на другую; всё это богатство застелили на кровати. Сверху – покрывало, вязаное крючком из тонких ниток, – подарок Марьи молодоженам.

И муж у Шурочки тоже оказался хороший. Не высок и не низок, черноглаз, черноволос, за все годы, что прожили вместе, и не прикрикнул даже на жену.

Первый год замужества был самым счастливым. Сразу после свадьбы пришло время сенокоса. Отправились молодые далеко в поле, там, где колхоз делянку выделил.