– Витя, я умираю, – сказала Лёля, – Это отек легких. Я люблю тебя, Витя. И детям передай, что я их очень сильно люблю.

Скорая приехала быстро, минут за 30. Но было уже поздно. Отец и Кира уехали к ним. Дядя Андрей был на дне рождения шурина, когда позвонили ему. Не смотря на опьянение, он сел в машину и помчался.

– Меня сама мама тогда вела, – говорил он, – я дороги не помнил.

Я осталась одна в огромной опустевшей квартире. Нет, я осталась одна во всем мире. После похорон Бабули прошло всего две недели. Я выла и вгрызалась в палас на полу. А на следующее утро в детском саду был осенний праздник. Его вела я. В роли пугала огородного. И никто не заметил, что я проплакала всю ночь.

Полгода прошли как в тумане. Меня спасала работа. Дети, двадцать пять моих малышей, лечили меня от одиночества двенадцать часов в сутки. Я работала на группе в две смены, да еще за нянечку.

К апрелю силы мои были на исходе. Мне подыскали замену, и я легла отдохнуть и подлечиться в больницу. Первые несколько дней я там просто спала. Возвращались силы, хорошее настроение. Я как будто начала просыпаться от долгого и кошмарного сна. Вот только потери во сне не остались.

Как-то в один из ясных дней я увидела его. Он шел по коридору, пронизанному лучами солнца. Спортивный костюм, тапочки, улыбка – вполне больничный вид. Теплом и уютом веяло от него. Нет, я не влюбилась. Но почему-то тянуло к нему. Хотелось разговаривать, смеяться над его глупыми анекдотами и откусывать от его «маасдама», который ему привозила мама. Так мы познакомились с Костей.

Лежал он в больнице с впервые выявленным диабетом, был студентом Второго мединститута. И о своей болезни догадался на лекциях по биохимии, когда проходили углеводный обмен. Он был внимательным слушателем. И по капле, по крупицам я рассказала обо всем, что случилось за последние четыре года.

Когда я поняла, что он не просто так все время рядом, было поздно. Я выложила всю подноготную, а он влюбился. Ухаживал красиво и недолго. В мае приехал ко мне, да так и остался. А летом мы поехали в Крым.

Нет, я и тогда не влюбилась. Я принимала его любовь, делая вид, что мы пара. Мы часто ссорились, притирались друг к другу болезненно и долго. Он был младше меня на три с половиной года, ничего не умел по дому. Да к тому же диабетик. Ну, какой из него муж?!

На самом деле я просто не могла никого сейчас любить. Мое сердце было выморожено изнутри. Мои чувства были отключены, а я сама плыла по течению, не пытаясь что-то изменить. И все время чем-то болела, с каждым разом всё тяжелее.

Как-то мы с Костей поехали к его крестной, бабе Клане. Посмотрела она на меня и говорит:

– Порча на тебе. Иди-ка ты к Валентине, она тебя отчитает.

Маленькая сухонькая старушка приветливо встретила нас, проводила в дом. Выслушала про Колю и его маму. Отвела меня в маленькую светлую комнатку, посадила перед иконами и стала шептать молитвы. А я начала зевать. Чуть челюсть не свернула.

– Девонька моя, сильно как сделано-то, на смерть, – уставшим голосом проговорила бабушка Валя и вытерла платком вспотевший лоб. – Ну, ничего, дай Бог, справимся.

В следующий раз все было точно также, только я никак не могла зевнуть. Открываю рот, вроде сейчас зевну. А зевок внутрь уходит. Валентина опустилась на кушетку. Руки ее тряслись, пот катился со лба.

– Не хочет она отпустить тебя, девонька. Крепко держит. Ох, крепко.

В сентябре Костя сделал мне предложение. На знакомстве родителей и выяснилось, что Костик и есть тот самый мальчик, которого когда-то спасла моя бабушка.

Перед свадьбой я ему сказала: