– Ну что, время разговора настало? – как-то горько усмехнувшись, спросила Наталья Петровна.

– Да. Но прежде чем начать, хочу сказать, что горжусь тобой… Может, я чай сделаю?

– Да, пожалуй. Не откажусь, я устала.

Приятный запах апельсина с корицей поплыл по светлой кухне, легкая горчинка имбиря согревала изнутри, и горячий солнечный чай как никогда был кстати: он располагал к разговору.

– Бабушка, почему вы не общаетесь? Что произошло между вами? Почему мама так категорически не хочет рассказывать?

Одинаковые зеленые глаза встретились.

– Оля, я жизнь испортила матери твоей. Всего-то! – куда-то в открытое окно сказала не своим голосом Наталья Петровна.

– Мама про это не говорила, вообще избегает этой темы…

Наталья Петровна закурила. Сигарета дрожала в ее руках, будто по белой трубочке пробегал озноб.

– Маша была очень талантливым ребенком: с 4 лет она занималась балетом. Но что такое балет? Это не профессия, как я тогда думала. Это грация, фигура, осанка, дисциплина и все. Что потом? Карьера быстро закончится, а потом работать учителем всю жизнь? Я не так представляла жизнь своей дочери. Когда она захотела связать свою жизнь с балетом, я ей не дала. Заставила поступить на юридический. Я сломала ее. Она пыталась уехать: на вокзале я ее развернула обратно. Она была для меня всем, и допустить, что моя дочь дочь может жить без меня я тогда не могла…. И в ней как-то стала угасать жизнь: она перестала быть любопытной, стала безвольной. Куда скажу, тогда и пойдет. И замуж вышла по моей указке.

Вторая сигарета. Свет не зажжен. Чай остыл.

– Потом она родила тебя. А твой папаша вас бросил: ушел к ее лучшей подруге. Классика жанра, черт возьми! И она ушла. Уехала. Написала, что уехала к отцу в Саранск.

– И ты не поехала за ней?

– Нет. Это было бессмысленно. Я все знала от твоего деда, пока он не умер. Переезд Маши нас немного сдружил. Если ты не знаешь, то он тоже от нас ушел в другую семью. Видишь, как все повторяется? Я не решила свои проблемы, ушла в обиды. Потом у Маши то же самое… И она попала в черный капкан депрессии. После смерти деда связь оборвалась. Маша не хотела со мной общаться.

– А ты пробовала?

– Конечно. Я приезжала, и не раз. Она закрылась. Я поняла свою вину, просила прощения, но все без толку. Она и сейчас не хочет со мной общаться. Я рада, что ты здесь.

Ольга видела, как по щекам бабушки катятся прозрачные соленые бусинки, но она не испытывала к ней жалости. Где-то в коридоре слышалась музыка – звонил телефон. Давно звонил. Только сейчас Ольга молча пошла ответить.

– Да?

– Добрый вечер. Мария Дмитриевна Рыбакова кем вам приходится?

– Мама…

– Мария Дмитриевна лежит в реанимации. Просим вас приехать как можно быстрее. И документы с собой захватите: паспорт и полис.

– Что случилось?

– Авария. Приезжайте.

За бортом самолета светлая весенняя ночь. Ольга посмотрела на сидевшую рядом бабушку: лицо осунулось; бледная и тихая, она смотрела в темноту иллюминатора. Теперь Ольга смотрела на нее иначе: нет, она не монстр… Она одинока, очень. Да, все ошибаются, но не все готовы понять свои ошибки и принять их. Да, не все…

Ольга вспомнила, как перед выходом из бабушкиной квартиры, она увидела в комнате бабушки свои детские рисунки и огромный фотопортрет мамы и ее… Удивительно, как за такой, казалось бы, стальной леди прячется чувствительная и страдающая душа. Сердце Ольги утонуло в жалости и новой любви к новому человеку, близкому и родному. И там, в Саранске, ждет ее мама… Господи, только бы она жила!!!

Саранск встретил их ярким солнцем и чуть прохладным свежим утром. Две женщины на такси заехали на Гагарина, забрали документы и помчались в больницу. Их встретила невысокая хрупкая медсестричка с глазами Мальвины. Приняв документы, она проводила их в палату интенсивной терапии. Их предупредили, что Мария Дмитриевна без сознания.