«Ну, хватит уже!» – решила Шурочка, надела своё обычно платье и вернулась в ту жизнь, где она была не привлекательной женщиной двадцати восьми лет, а усердной работницей, заботливой матерью и верной женой.

Двенадцатилетний Илья шагал по улице босиком и держал в руках черный хлеб, который был смочен водой и посыпан сахаром.

С утра мальчишка уже наносил воды в большую деревянную бочку, покормил кур и поросят. Частенько приходилось ещё и присматривать за младшей сестрой, но ту накануне укусила пчела, поэтому мать забрала дочь с собой.

Так что день сегодня определенно удался.

– Эй, Илюха, пойдем на речку купаться! – кричал из-за забора сосед Ванька.

– Только, чур, я первый прыгаю! – отвечал с набитым ртом Илья.

На берегу копошилось уже прилично народу. Здесь был невысокий обрыв, и, если хорошенько разогнаться, можно было даже сделать сальто. С гиканьем и свистом мальчишки по очереди ныряли вниз, раздавался всплеск, и довольная голова пловца показывалась на поверхности воды.

Обычно Илья сидел на речке до самого вечера, но сегодня на втором прыжке он неудачно развернулся, и корень прибрежного дерева распорол ему руку от плеча до локтя.

Не столько было больно, сколько страшно, что мать узнает и заставит сидеть дома. Решение было принято мгновенно: кое-как обмотав рану рубашкой, мальчик направился в соседнюю деревню к тетке.

– Батюшки святы, кровищи сколько! – заголосила с крыльца двоюродная сестра Люда.

Руку у Ильи промыли, залили зеленкой, выдали новую рубашку, а, чтобы утешить раненого бойца, даже налили в вазочку домашней сгущенки. Довольный мальчик сидел на стуле, болтал загорелыми ногами и был исключительно счастлив.

– Ты завтра на перевязку заходи, если что, – улыбалась и щурилась от солнца Люда.

К дому Илья подошел уже в сумерках, залез в палисадник и через заросли розовых флоксов пробрался к раскрытому окну. Было тихо, значит, мать доила колхозных коров и Лена с ней. Залез на подоконник, осторожно отодвинул тюль, и, стараясь не потревожить горшки с цветами, спрыгнул на пол.

Лежа в кровати, Илья успел подумать о том, как же ловко он придумал навестить тетку. «Лишь бы мать не заметила грязные ноги», – мелькнула мысль, и мальчик уснул.

Илья заканчивал школу, а Лене шел четырнадцатый год, когда не стало отца.

Пришел со смены из поселка, попарился в бане, сел на лавку, вздохнул и всё тут. Доктора сказали, что остановилось сердце.

Шурочка даже сначала не поняла, что случилось. Долго ещё потом просыпалась ночью, слушала тишину и плакала.

Провожать Гришу приехала вся семья Семена Прокопьевича, снова столы в комнате стояли буквой П, по бокам – лавки, только теперь гости были молчаливы и серьезны.

Сестры пели какую-то грустную песню, от которой становилось горше, но не плакалось.

После полудня стали расходиться. Старший брат Григория, Фёдор, подошёл к Шурочке, помолчал, собираясь с мыслями, и твердо сказал:

– Вот что, невестка, своих детей я уже вырастил, а мы с женой не старые ещё. Отправляй сына к нам в город, в институт поможем поступить, выучим, а там, глядишь, и человеком станет. Всё ж-таки одного ребёнка легче поднять, чем двух.

Что тут скажешь? Прав был Фёдор. Как ни жалко было расставаться с сыном, а отпустила.

Илья поступил в медицинский, втянулся в учебу, дни и ночи просиживал в библиотеке или дежурил в больницах. Домой вырывался только на месяц летом. Приезжал счастливый:

– Потерпи, мать, всего ничего учиться осталось, а там работу найду поблизости, буду к тебе часто-часто ездить!

– Илюшенька, сынок, похудел-то как, одни глазищи дедовы на лице остались. Может, ну её, эту учебу, на завод пойдешь, женишься…