Но ей все было не так, ничему от меня не радовалась. Так вот мы и пошли с ней параллельными дорогами. Она меня не прогоняла, я был для нее как брат, она, я думаю, даже любила меня по-своему. Но чего-то не было во мне, чтобы… Ладно, ты все понял.

– Но почему? – вымученно задал Павел вопрос, с которым может обратиться к другому человеку только тот, кто еще не был влюблен никогда. – Почему она сказала «нет»?

– Ну, как «почему»? Другого любила, верной ему была.

– Он ведь даже не муж ей был, вы сами сказали!

– А вот это забудь. Если двое полюбили друг друга, значит, была на то Божья воля. А мама твоя не такой человек, чтоб без любви. Она очень цельная, неразменная, пойми. И если бы она плакала, жаловалась, я бы еще надеялся. А тут понял, раз и в такой час она меня гонит, все. И еще я подумал, что грех мне Бога гневить. Я мог оставаться с ней рядом, мог помогать во всем. Мне никто не мешал.

Я встречал вас из роддома, когда ты родился. Я приходил к вам всегда, когда был свободен, если она позволяла прийти. Ты вот спросил меня, не отец ли я тебе. Я бы дорого дал, Паша, чтобы ты мог считать меня своим отцом. А мне ты всегда был сыном, это я говорю в смирении пред тобой. Так что, потерял ты сегодня или нашел, решай сам.

– А ваша жена? – Слова о том, что его мать неразменна, Павла немного утешили, но ревниво хотелось удостовериться, так ли сильно отец Владимир ее любил.

– Через три года после того, как ты родился, в храме я приметил девушку, и мне показалось, что она похожа на твою маму, – Владимир Иванович помолчал. – Это было на Покров. Красивый праздник! Ты только представь, что сама Богородица своим пречистым покровом одевает землю. В этот день часто выпадает снег, чтобы зимой земля лежала в тепле…

Я уже должен был рукополагаться в сан дьякона. После таинства жениться бы не смог. Пошел к батюшке, своему исповеднику. И он мне наказал, чтобы я обращался в священство с матушкой… Вот я и венчался.

Она хорошим человеком была, Галя. Но родами Маши умерла. И я все равно остался один. А с другой стороны вас у меня много, с мамой твоей мы большие друзья. И это ли не счастье? Интересно вот еще мы подобрались. Маша матери не знала, а мама твоя и ты – отца… Я же хоть и застал отца своего, но все равно его не помню. Вот и размыслишь, почему мы все вместе собрались. Не для того ли, чтобы лучше понимать слабости друг друга? – он помолчал. – А ты куда хотел бы направиться после школы? Мечтается, что неплохо было бы в Духовную семинарию…

– Почему в семинарию? – растерянно переспросил Павел.

– Вы же ко всему еще из очень древнего рода, Прелатовы вы. Думается мне, переселенцы, вполне возможно такому быть. Дальше уж не могу сказать, откуда, как. К сожаленью, теперь уж вряд ли узнаем, архивы многие сожжены, не жалела истории наша власть. Но уж как есть.

Ты знаешь ли, что такое прелат?

Бабушку твою против воли ее добрые люди переписали, чтобы выжила она. Это после того, как деда твоего взяли, она же тогда сама безответная была. Хотя не это ее спасло, конечно, а Божья воля…

– Какой род? – Павел не понимал, о чем шла речь. – Почему Прелатовы? Это вообще что?

– Прелаты, Паша, – Владимир Иванович снова понизил голос, – это епископы, кардиналы католические. Они еще из древнего Рима основанье берут, тогда при Папском дворце такая должность была, титул такой.

Как уж получилось, что род ваш в православье перетек, Бог весть. Но прадед твой был священником, протоиереем Прелатовым. Говорить об этом кому-то вряд ли стоит, ты понимаешь, я к тебе как к взрослому адресуюсь сейчас. Но знать следует, – Владимир Иванович многозначительно кивнул и внимательно посмотрел на Павла: услышал ли?