– Тат-ра.

Потом дедушка работал инструментальщиком в автопарке. Бабушка рассказывала, что в молодости дедушка был шофером и возил в революцию красных комиссаров. В мирное время он стал слесарем высшей квалификации – лекальщиком. Бабушка Клава работала кассиром в большом гастрономе. До войны и во время войны они жили в Запорожье, а потом начались скитания, о причине которых со мной никто и никогда не разговаривал.

Асфальтированная дорога, ведущая в Ужгород, проходило прямо через село. Было еще продолжение села на поселковой дороге. Но я туда никогда не ходил. Меня больше привлекала основная дорога. За бабушкиным домом еще через несколько строений проходил мост через небольшую речушку, которая обычно мирно журчала мутноватой водицей. Рядом стояла высокая церковь, как и все культовые сооружения в округе, находящаяся в довольно хорошем состоянии. Колокольный звон извещал прихожан о наступавшем празднике. Бабушка в церковь не ходила, но в углу комнаты у нее всегда стояла иконка с лампадой.

Из детских воспоминаний: утром будит колокольный перезвон, мы выходим с дедушкой на улицу и, прогуливаясь, доходим до моста. Выпал небольшой снежок, и так торжественно припорошил он землю, берег и дома, из труб которых клубится ароматный дымок. Скорее всего, это время Рождества.

Село хоть и называлось Русским, но на самом деле русских там не было. Местные жители, потом я узнал, что их национальность называется «русины», разговаривали на своеобразной смеси нескольких языков. Например, штаны назывались «гати», а город – «варош». Когда я хочу озадачить кого-нибудь из внуков, хвастающихся передо мной знанием английского, я прошу перевести детские дразнилки, которые запомнил сызмальства, гуляя с местными детьми: «бачи, крумпли гарячи» (дядька, картошка гарячая) или «краду, краду комуныцю» (ворую, ворую траву, кажется, клевер).

Находясь у бабушки, я поневоле проникался и особенностями быта и общения селян. Ну, дети, они всегда дети. Непосредственные и наивные. В пять лет я свободно гулял в селе и общался со сверстниками. Когда лет через двадцать моя двоюродная сестра вышла замуж, ее избранником оказался Михаил, с которым я еще мальцом играл в Русском. Бабы в селе, как и все женщины на свете, не всегда между собой ладили. Но вот последним аргументом в споре был такой. Баба нагибается, поднимает подол и показывает свой голый зад – «гузыцю», по-местному. Отвечать больше было нечем, кроме как в ответ продемонстрировать свою пятую точку. После этого спорщицы расходились в разные стороны, вполне собой довольные. Сам был свидетелем такой сшибки характеров.

В первые годы знакомства с Мукачево родители довольно часто бывали на Латорице. Любимым их местом была река, мелкая, быстрая и холодная в своем верхнем течении, в районе санатория «Карпаты». Так стали называть при советской власти замок Берегвар графов Шенборнов, построенный еще в конце 19 века. Мы часто бывали в парке поблизости от замка, но меня, признаюсь, больше манил пруд, с плавающими там у всех на виду карпами. А взрослых скорее привлекла река, вернее ее уединенный противоположный берег, где они приладились устраивать пикники в довольно многочисленной компании.

Но сейчас я вспомнил не эти шумные сборища, а один день с мамой и отцом на Латорице, куда мы добрались, судя по всему, из дома бабушки в Русском, откуда до ближайшего изгиба реки было совсем не далеко. Видимо, я был еще совсем мал, потому что оставался с мамой, а не пошел за отцом, который пытался удить рыбу неподалеку от нас. Летом в баню мы не ходили, и мыться удобнее всего было на реке. Вода здесь, в двадцати с лишним километрах от санатория, была совсем теплая. Да и характер реки сильно изменился. Она уже никуда не торопилась, и ее вода была спокойной и ласковой. Пока мама мыла голову, зайдя поглубже в воду, я плескался на мели у нее на виду. Затем она подошла ко мне и сказала, склонив голову и отжимая волосы руками: