В детстве родители учились в школе, но о какой дальнейшей учёбе могла идти речь в начале прошлого века в сельской местности… Несколько классов, едва научившись чтению и письму – и уже считались грамотными.

Однако живой ум отца, любознательность и интерес ко всему, что происходило вокруг в большом городе, впитывал с жадностью новый мир, который заменял ему «университеты», по выудившему из собственного опыта выражению пролетарского писателя Максима Горького, способствуя изучению жизни такой, какая она есть, формируя его личность как человека энергичного, и даже слегка авантюрного, не останавливающегося перед трудностями, бросающего вызов своей судьбе.

Его внешний вид вполне соответствовал духу времени. Худой, – в то время упитанные люди встречались крайне редко – высокий, скорее смуглый, чем светлый, с карими глазами улыбчиво-хитроватого взгляда на классически-правильном, овальной формы живом лице, от неунывающего внутреннего состояния с непоседливым характером, опиравшимся на здоровый дух и вытаскивающим его в дальнейшем из всевозможных передряг, он вызывал в окружающих интерес. С человеком открытым, хотя и повидавшем жизнь не в лучшем, а порой в самом что ни на есть трагическом её проявлении, сумевшим справиться с внутренним надломом благодаря врождённому жизнелюбию, ценящим шутку, нравилось общаться.

Одет просто, как и большинство в то время, опрятно – жена за этим ревностно следила. С утра она хлопотала по хозяйству в своём маленьком жилище, управляясь с двумя подрастающими сыновьями с разницей в возрасте в два года, и время от времени прислушивалась к просыпающимся толчкам новой жизни в ней. Мальчик или девочка? Разве могли тогда знать без тестов на беременность… До чуда-изобретения ждать почти сто лет. Но были, были приёмчики… Скоро, когда животик обретёт выпуклую овальную или круглую форму, местные кумушки со знанием дела пристально осматривая и ощупывая её, вынесут неоспоримый вердикт. Каждая свой.

А пока она возилась с чумазыми сорванцами, стирала и готовила, перебрасывалась новостями с соседками, такими же домашними хозяйками, как и она, и ждала мужа. И сама от сажи и огня, который приходилось раздувать в течение дня по нескольку раз, выглядела под стать Золушке. Еду готовила в котелке, подвешенном над огнём во дворе дома, так же грела воду для стирки и купания.

И только вечером, когда изнуряющая работа по дому валила с ног, она могла позволить себе роскошь умыться и предстать перед домочадцами, являя им нежно-белое, в чуть ли не вполовину, захваченное распахнутыми изумрудными глазами лицо, и усталостью подёрнутую улыбку в уголках рта.

Трудности, которые она испытывала сейчас, не сравнимы с адом казахстанской ссылки, грезившейся иногда в наводящих ужас снах, вылезающих из подкорки сознания мозаичными, отнюдь не разноцветными картинками.

Но ночи сменялись днями и, отогнав жуть тьмы, на свету, она только мечтала о том, когда муж принесёт в их дом обещанный примус, и ей не придётся больше наклоняться над огнём и палить волосы и брови. А он бы и рад принести вожделенный примус, да только не заработал пока на него…

Подчистив документы чужими опытными руками, знающими как это делать, работал в разных местах, на подхвате, кем и где придётся.

От природы сноровист, чёрной работы не гнушался и делал, что попадётся в руки. Это и помогло выжить и дожить до этого дня.

Если попадался молоток, он забивал гвозди с таким усердием, словно всю жизнь бил по железным шляпкам, если рубанок, то строгал им, придавая дереву гладкую поверхность, любовно проводя по ней ладонью, если малярная кисть, то окрашивал стены с таким вдохновением, словно втайне мечтал об искусстве. Впрочем, так оно и было. Он любил дело, к которому прикасался.