С малолетства, как только смог Родиполк держать тонку палку, стал его прадед Всевласий учить мечом владеть. Но заместо меча поначалу была у Родиполка палка; чем больше рос он, тем толще находил Всевласий ему сруб. А как стало ему очетырнадцать лет, так Всевласий вложил в его руки свой меч именной – Своярт, а сам стал в руки длинные бревна брать. А как начал Родиполк толсты срубы с одного маху рубить, так прадед-богатырь стал учить его на руках драться. У Всевласия-то руки сильные, большие, богатырские, а захваты-то еще сильнее, но Родиполк того шустрее, выходил из них. Прабабка Ханга на все то искоса смотрела да посмеивалась. Заприметив, что Родиполк Всевласия своими руками побеждать стал, она в свое богатырское оделась да супротив Родиполка пошла. У нее-то руки небольшие, но цепкие. Как они внука сзади-то обхватят да спереди на грудине сцепятся, так Родиполк и вырваться не может. Да что там вырваться, шевелиться-то тяжко! Но и свою прабабку победил он. Руку-то ей повернул да так вывернул, что Ханга той руки отри дня не чуяла. Но тому Ханга рада была: знать, велик ее правнук будет, богатырь.

Сама прародительница Ханга тихую беседу с ним вела, особую. С малолетства Родиполку тайные умения свои открывала, от самой великой прародительницы Ситры. Учила его прабабка многому скрытому, что передала ей ее мать Харма, а той – ее мать Футта, а той, в свою очередь, старая Ситра. Ситра-прародительница была из народа вольного, сильного, женского. В народе этом были только девки-воительницы, жили они отдельно от мужиков и были во сто крат сильнее самого сильного мужика. Но народу-то этому главная из девок изменила да отдала на поругательство. Ситру-прародительницу продали за десяток золотых монет. Да не кому-нибудь, а старому, но сильному воину Хардамеду. Воин тот хоть и был с бело-седыми волосами заместо огненных, но глазом был востр. Увидал он в ней не только силу могучую, красоту ее особую, но еще и мастерство иное – кудесничество. Ситра та стала жить при избе Хардамеда да в его роде. Как привел ее старый воин в свою низкую избу со скошенною крышею, что с одной стороны длиннее, то сыну великовозрастному Зурбе та Ситра полюбилась, а тот ей. У народа, что из него Ситра вышла, родов-то не делали, а только один раз с мужиком ложились, чтобы дитя понести. И Ситра того не знала, как свой род делать да как с мужиком жить возле да детей приводить. Но и тут приняли ее, да велика мать-родительница, мать Зурбы, сама Хелла, то с любовью ей показывала да рассказывала. Но и Ситра им свои нравы передавала, устои. Вместе с мужиками в ладьях плавала да в боях подле них стояла, не страшилась. И стали ту Ситру-прародительницу за великого воина почитать да вместе с мужем ее, Зурбою, во главе ладьи ставить. Ситра та дитятко одно привела, а более не стала, в боях была да по морю плавала. У Ситры родилась огневолосая Футта. Но Футта уже другая была, знала, как род надо делать, хозяйство вести. Но и силушка у нее была, да и кудесничеству обучена. Футта та за Верха отдана была. У них-то дочь родилась Харма. Ее уж за мужика – воина Зунху – отдали. У Хармы-то от Зунхи и приведена была огневолосая краса Ханга, прабабка Родиполка.

Младая Ханга красотою своею пленила не одного молодого собрата. Но ни один из них не полюбился ей. Она-то росточком невысока, но как глянет на молодца глазами своими светло-зелеными сверху вниз, так чудилось, что она высока да горда. Хангу-то всему обучили: и бой вести, и кудесничество делать, и род свой знать. Но род свой вести да детей приводить не торопилась она: все с отцом просилась в море, в ладье плавать. Но отец ее тому рад был, сыновей-то более не имел. С малолетства брал дочь с собою по морю плавать да учил бои вести. Как поплывет та Ханга, Зунхи дочь, так море к ладье той ласково, нежно. Дары свои открывает да той ладье вручает. А как бой затеивают, так та девчушка с длинными, словно тот огонь, кудрями опервой выбегает да в бой вступает. С нею все бои Зунха да его воины побеждали и над всеми врагами верх брали. Выросла та девчушка в красу-девицу овосемнадцати лет. В волосах-то ее яркий да страстный огонь жил, как и в духе ее. Она жизни полна была, а бой вела не хуже сильного молодца. Голову-то гордо держала, бесстрашно, а глазами зелеными сверкала да блестела. Красота в ней была гордая да чужестранная. Как пристала их ладья к берегу русичей, так там она и осталась. Отдал ее отец за молодца Всевласия – мужалого богатыря Своярта.