Настя ответила через несколько гудков вялым, безжизненным голосом.
– Привет, – пробормотала я и остановилась. – Я… мне так жаль, Настя.
Глупо. Даже тупо. Но я не из тех, кто подберет правильные слова в слишком несчастливой или слишком счастливой обстановке.
Я услышала, как Настя всхлипнула и заплакала. У меня самой навернулись слезы, но не из-за того, что мне было жаль Машу (мы почти не знали друг друга), а потому, что плакала Настя.
– Мне очень жаль, – повторила я. Посмотрев себе под ноги, заметила, что топаю. Семь раз – пауза – семь раз – пауза.
– Прости… прости, – было слышно, как она шмыгает носом и вытирает слезы. – Просто Маша… она была такой хорошей… Она была тихой и старательной, и остальные просто не понимали, насколько она… – Снова всхлип и рыдания. – Она не заслужила… только не она, понимаешь, Алина?
– Да, – тихо отозвалась я.
Настя снова принялась остервенело бороться со слезами, а потом спросила в трубку:
– Как там в школе?
Но я задала ей встречный вопрос:
– Ты ведь не думаешь, что это я?
В трубке на мгновение стало тихо, потом Настя осторожно спросила:
– Что – ты?
– Ты ведь не думаешь, что это я убила Машу? – храбро спросила я.
– Нет, конечно, – у нее даже голос дрогнул. – Почему ты задаешь такие вопросы?
Конечно, она не знает. С какой стати полицейским сообщать ей о делах? Но мне никто не запрещал, поэтому я сказала:
– Меня подозревают в смерти Маши. В ее комнате нашли мой волос, но я уверена, что он свалился с тетради, которую я принесла. Ты ведь знаешь, как они у меня выпадают! И это притом, что больше никаких улик не найдено!
– Это ужасно, – прошептала Настя. – Ты в порядке, Алина? Прости, меня сегодня не было в школе, я…
– Я все понимаю, – перебила ее я. Не хотелось, чтобы Настя оправдывалась, силясь скрыть свои слабости. Я-то знаю, что она проревела полдня. – Ты-то как себя чувствуешь?
Еще один дурацкий вопрос. Конечно, она чувствует себя ужасно! Ее подругу убили!
– Не так хорошо, как хотелось бы, – горько рассмеялась Настя. – Мою подругу семь раз ударили ножом!
Семь раз ножом? У меня в груди похолодело. Жуть. И кто способен на такое – семь раз ударить девочку-подростка? И главное – зачем? Мне сказали, что ничего не украдено… да там и красть нечего, если честно.
Так, ладно, ближе к делу. Я переложила телефон из другой руки в другую и сказала:
– Прости. Я не особо знаю, что говорить в таких случаях.
– Никто не знает, – грубо отозвалась Настя.
– У тебя есть номера телефонов ее родителей? Кого-нибудь из них? Я… мне просто необходимо им позвонить!
– Да, конечно, – голос Насти стал рассеянным, будто она на что-то отвлеклась. – Я скину тебе сообщением. Алина, прости, мне уже пора. Скоро приедет мама, а у меня – бардак.
И она отключилась.
8 сентября. День
Знаю, не самое лучшее решение – мозолить глаза убитым от горя родителям, но все-таки я позвонила им и попросила встретиться. Мама Маши ответила утвердительно на все мои вопросы, и это я выбрала, где нам встретиться. В парке? Да, подходит. Когда? Без разницы, давайте через полчаса.
Но повесив трубку, я засомневалась, что она придет. Уж слишком потерянным и отстраненным был ее голос… Но домой идти не хотелось. Там наверняка бардак после утренней проверки. Я уселась на скамейку и принялась ждать. Голова трещала.
И только я погрузилась в пучину мыслей, как увидела знакомую долговязую фигуру в оранжевой толстовке. Фигура слегка сутулилась и шла по дорожке прямо ко мне. Это был Костя Чернов.
Костя учился в параллельном одиннадцатом классе – в том же самом, где и Маша – и слыл чудиком. Больше из-за своего внешнего вида, чем из-за внутренних качеств. Он всегда носил растрепанные (очень растрепанные!) волосы и яркие толстовки с дурацкими надписями. А вот с характером у него все было в порядке: молчаливый, стеснительный, он дружил всего с несколькими ребятами и не решался покинуть зону комфорта, чтобы расширить круг знакомств.