– Такое вот дело, товарищи. Погиб Сергей Мироныч, коммунист, верный соратник товарища Сталина. Светлая ему память. А митинг спонтанный не нужно, идите, товарищи, по домам, а мы зал закроем и пойдём ещё людей оповещать. А завтра уже из райкома вам скажут, какой нужен митинг. Чтоб ошибки какой не вышло. Идите, товарищи.

И люди поняли его, ведь он не кричал на них, он говорил с каждым, словно тот был ему братом или сестрой. Он говорил, а они понимали, что ему хочется плакать, а он не имеет права, потому как на службе. И все стали выходить. Но нашлась одна, не выдержала, закричала, подбежав к милиционеру, и глядя ему прямо в глаза:

– Да что ж это делается! Как убили? Нет! Не верю! Я ж его только пять дней назад живым видела! Нет! Нет! Нет.

И обмякла. Не будь милиционера, так и упала бы. Вовремя он её подхватил, и стояли они в обнимку, вместе переживая горе. Она залила ему слезами весь его мундир, а он стоял, не смея шелохнуться, и только гладил её волосы. Ну как можно было не заплакать, глядя на такое? И тут же бабы подхватили, и завыли, и запричитали. И сразу стало шумно в зале, и ещё несколько минут никто не думал расходиться, словно ожидая какого-то продолжения, но Марк дал продолжительный звонок, а потом ещё один. Он помнил, как гудели все заводские гудки, когда умер Ленин, как всё вокруг наполнялось одним большим и сильным свистом паровозов и заводских гудков. И он салютовал верному ленинцу-сталинцу, он, первый. Рука на звонке дрожала. Люди замерли, оглушённые звонком, а потом кто-то крикнул:

– А ну айда все к Смольному!

И толпа хлынула на выход, толкаясь и торопясь, как будто без них не начнётся тот самый стихийный митинг. А ещё через несколько минут кинотеатр опустел, дежурная закрыла двери, а Марк погасил свет. Его первое свидание с красивой девушкой прошло скомкано: она сидела вся в слезах, а потом поднялась и, сказав, что тоже идёт к Смольному, вышла и зацокала каблучками по лестнице. Марк только понимающе кивнул ей вслед. Он бы и сам пошёл сейчас со всеми, да ему нужно было перемотать бобину с фильмом. Ведь завтра он всё равно должен будет её сдать. И он остался один, включив радио и слушая траурную музыку, в которую вклинивался только шум перематываемой ленты.

Четвёртого декабря одна тысяча семьсот шестьдесят второго года Российская императрица Екатерина Вторая, урождённая София Августа Фредерика, происходящая из немецкой династии князей Ангальт-Цербстских, издаёт манифест «О дозволении всем иностранцам, кроме евреев, в Россию въезжающим, поселяться в которых губерниях они пожелают и о дарованных им правах». И потянулись в землю русскую вереницы иностранцев, земель российских возделывать пожелавших да ремёслами промышлявших за просторами российскими, наделами земель да жизни бесподатной аж на тридцать годов обещанной для поселившихся на праздных землях. А ежели кто в городе поселиться удумал, так десять годков пошлину платить не будет, только в столичных городах да в местностях Лифляндских, Эстляндских, Ингерменландских, Карельских и Финских ограничить неуплату пятью годами.

По прибытии в землю русскую встреченные в приказе, специально для дел тех учинённом, присягали на верность земле русской и государыне, после чего доставлялись по губерниям, иностранцами заселяемым. И позволялось веру свою отправлять свободно по уставам и обрядам, а тем же, кто решит в колониях и местечках поселиться и церкви свои с колокольнями возводить. Не разумеющие языка русского звались немтырями или немцами. И разницы не было, голландец ли приезжий аль германец – для русских всё едино, немец. Так их всех на Руси с тех пор и звали. Народ приезжий оказался дюже трудолюбивым и законопослушным, в грабежах али разбоях каких замечен не был. Поначалу вызывали приезжие любопытство невиданное у местных жителей, кои считали, что рога у приезжих быть обязаны, да дюже удивлёнными уходили, каковых не обнаружив.