Затем… они, шатаясь, бежали из блока, сразу направо, Али что-то говорил, показывая на красные огни на Близнецах. Поминутно падали, держась друг за друга. Наглухо запертую дверь в профессорскую жилую зону они просто не заметили – пробежали сквозь нее, только щепки и обломки в разные стороны полетели.

Али поторапливал. Церберы где-то рядом, твердил он. Защита все же не справилась. Их передвижение сопровождалось целой какофонией звуков и пьяных криков. Долго еще, профессор? Да подожди ты, хрипел он, поглядывая на мои руки, Близнецы работают на автомате…

…они оказались в профессорской жилой зоне, словно во дворце багдадского халифа. Огромный коридор, везде персидские ковры, пальмы…нет, это, видимо, были пьяные глюки…живут же люди в профессорской зоне…И все, затем провал в памяти…

Апрельское утро было теплым и влажным, оно деликатно втискивалось в окно, которое он оставил на ночь приоткрытым в нарушение инструкции. От такого количества спиртного, что было освоено вчера ночью, он должен был бы полдня «лежать влежку». Но происходило что-то странное: его состояние улучшалось, и улучшалось буквально «на глазах». Было ли это связано с вибрацией на одном из браслетов, что красовались на его запястьях? Похмелья и след простыл. Минут через десять он уже встал на ноги, пошел, умылся на кухне, и даже выкурил сигарету на лестнице. Вот это да! Браслеты или нет, но он готов был свернуть горы! Напевая что-то себе под нос, вышел из лифта на первом этаже корпуса.

Ведьма Евменовна, забирая у него дежурные ключи, против обычного молчала и не говорила ничего. Рен отметил это про себя. Невероятно. Немыслимо. Ей рот зашили, не иначе?

Пива бы сейчас для полного счастья, но надо на занятия ехать… как ни странно, но пива не хотелось… что происходит со мной, озадачился Рен, присаживаясь задницей на спинку скамейки, в парке перед корпусом Г и опять закуривая. А может, не ехать на занятия? Можно и не ехать, дорогой, вай ме! Лекцию пропущу, пожалуй, подумал Рен. Ну и ладно. Подумаешь, лекция. А вот на семинар по партсовпечати надо бы. Но тащиться на «Библиотеку имени Ленина» уже расхотелось.

Пойду к Ирен, думал он, пойду к моей милой. Надо спросить, но очень деликатно, была ли она вчера там, где мы с профессором выпивали и что она делала там в голом виде и зачем била подушкой профессора? Не до учебы сегодня.

…Стучу в дверь блока 939. Ирен, конечно, еще спит. А дверь открыта.

Захожу в блок. Ирен занимает правую комнату, а в левой обитает «мертвая душа» – предмет вожделения любого студента и любого аспиранта в любом общежитии.

За мутным дверным стеклом правой комнаты происходит некое движение, и вот передо мной возникает чудо – ее маленькая дочка Настя. Смотрю на нее, улыбаюсь прелестному белокурому ангелочку с пухлыми губками.

– Мамочка встала! – сообщает девочка. – Сейчас оденется!

Ирен уже видна, она зовет меня, машет рукой, сама же только в халатике. Даже в моем несколько уставшем и измотанном ночными событиями, но восстановленном теле что-то начинает шевелиться при виде ее соблазнительной красоты. Даже сонная она – богиня. Она понимает это, и ее глаза наливаются хитринками. Улыбается, солнышко. Голос у нее чуть хриплый, но это со сна:

– Кофе будешь?

Будешь. Падаю на стул. Какое наслаждение – оказаться с ней рядом, ощутить ее аромат… уже забыл, о чем бишь я хотел с ней поговорить? Ирен на меня смотрит и говорит:

– Что с тобой? Все нормально?

Ставит передо мной чашку ароматного растворимого кофе.

– Ну и вид у тебя, – говорит, – голова не болит? Могу дать аспирин.

Ирен практически садится ко мне на колени – так она близка, так свежа, и ее родинка на щеке сводит с ума даже в «полумертвом» состоянии. Берет меня за руку.