Сату заплакала, спрятав лицо на груди Аюра, отчего он застонал и заскреб рукой по земле. Джалар показалось, что нежная трава стала красной под этой рукой. Она смотрела на эту траву, гнев и ужас затопляли ее сердце и бились в ушах. Джалар ухватила Мон за руку, сказала сбивчиво:

– Говори со мной! Мон! Говори со мной!

– С ума сошла? – возмутилась та. – До тебя мне, что ли? Нужно за помощью бежать!

Она развернулась и бросилась к лугу, туда, где били в бубны все три лойманки Края.

– Аюр, Аюр, Аюр! – плакала Сату, и в ритме этого имени стучал бубен в голове Джалар.

Она видела, как подруга целует возлюбленного, как бегут к ним на помощь взрослые, как лойманки, мешая друг другу, ощупывают Аюра, оттеснив от него Сату, как что-то льют ему в рот, как его уносят, как женщины уводят рыдающую Сату и как рукав ее порванного платья болтается подстреленной белой птицей.

– Джалар! Джалар!

Кто-то ударил ее по щекам, еще и еще. Джалар вскрикнула. Перед ней стояла Тхока. Смотрела сурово, взволнованно. А рядом – испуганная мама. По лесу гуляли синие пьяные сумерки. Они скрыли красную от крови Аюра траву.

– Пойдем домой, Джалар, – сказала Тхока. – С Аюром все будет хорошо. Слышишь, Джалар? Он жив, он поправится, и они поженятся с Сату. Не надо никому мстить, рысенька моя, пойдем домой. Отец обыскался тебя.

Сату рассказала всем, что случилось на болоте, а Мон выступила свидетелем, хотя самой ее там не было и она не видела, как все произошло. Но все всегда верили спокойной и рассудительной Мон, дочери учительницы. Парней хотели судить, но, когда их отыскали, выяснилось, что Навь уже наказала их: Чимек споткнулся о камень и сломал ногу, Гармас, раньше всех вернувшийся на луг, как ни в чем не бывало начал рубить дрова для вечернего костра, но промахнулся и отсек себе четыре пальца на правой руке. Хуже всего пришлось Халану – он бежал по лесу, не разбирая дороги, и корявая ветка выткнула ему глаз. И вроде бы все говорили: «Поделом, что за навьи бесы в них вселились – нападать на девушку?» Но не было в Краю человека, который бы не вздохнул после этого: «Такие молодые, а уже покалеченные. Как охотиться будут? На что жить? Где жен возьмут?»

Джалар слышала эти разговоры, и ей тоже было жаль парней. Но потом она вспоминала порванное платье Сату и неподвижного Аюра, и вся жалость проходила.

Лойманка Вира выхаживала Аюра, но Тхока ходила к нему каждый день. Джалар ходила с нею вроде бы как помощница, но на самом деле – чтобы потом рассказать Сату, как Аюр себя чувствует. Сама Сату могла пробраться в дом Виры только тайком, и она уже отнесла лойманке все свои драгоценности в обмен на эти короткие свидания: и разноцветные ленты, и бусы, и сережки, и шаль. Вира не то чтобы была строгой, но что скажут люди, если узнают, что незамужняя девушка бегает к парню? Ведь женихом и невестой они так и не стали: чуда, приготовленная Аюром для Сату, покоилась где-то на дне болота. «Так что прости, милая, но пустить я тебя не могу… Разве что вечерком, да иди с оглядкой, чтоб не увидел никто». Сату была на все согласна, но Джалар злилась на Виру: что худого будет в том, если Сату посидит рядом с Аюром? Ну и пусть она не носит его чуду, все в деревне знают, что было бы по-другому, если бы на нее не напали! Вира просто жадная и нашла способ, как набить свои сундуки.

Родители Халана, Чимека и Гармаса богатые подарки принесли родителям Сату и ходили в Дом Лося, чтобы задобрить родителей Аюра. Вроде бы все наладилось, правда, Чимека мать увезла в Дом Щуки, откуда была родом: то ли думала, что так спокойнее ему, то ли решила, что рыбаку здоровые ноги не так важны, как охотнику, что, в общем-то, правда. Весна разгоралась все ярче, шло время Рыси, Явь распахнула Краю объятья, но Джалар чувствовала тревогу. Она не могла объяснить, но будто слышала невнятный шепот за спиной, он не прерывался ни на миг, даже когда она спала. Она пыталась поговорить об этом с бабушкой, но та опять потащила ее в баню, опять мыла, терла, парила, что-то пела… Джалар в этот раз ничего не ощутила, молча перетерпела, но не успокоилась.