– Да, я готова, и я расскажу тебе, – киваю и отставляю в сторону кружку с пряным ягодным чаем. – Я так давно ни с кем не делилась этой историей, что... не знаю, сама начала забывать, как будто. А такие вещи забывать нельзя. Их нужно всегда помнить – и ради человека, которого потерял, и ради себя самого. Жизнь – очень хрупкая штука и может оборваться в любой момент...

– Ты права, – говорит Захар.

– Это случилось десять лет назад. Мне тогда было десять, а моей маме – тридцать пять. Совсем молодая, очень активная, любознательная, все на свете ей было интересно. Отец тогда лет пять как создал свою компанию, заработок резко вырос, и мы много путешествовали, смотрели мир. Еще будучи совсем маленькой, я объехала с родителями всю Европу: была в Париже, Лондоне, Берлине, Праге, Вене, Венеции... И в Штаты мы ездили, и в Китай и Японию, и в Африку. В Танзанию поехали ради Серенгети. Знаешь, что это такое?!

– Нет, – мужчина качает головой.

– Серенгети – один из крупнейших национальных парков мира, он входит в список всемирного наследия Юнеско, – объясняю я, испытывая одновременно и восхищение, и боль, и ностальгическое тепло, и пробегающий по венам ужас от воспоминаний. – Ежегодно там происходит великая миграция животных, а еще можно увидеть большую африканскую пятерку, в которую входят слон, носорог, буйвол, лев и леопард. Мы поехали в Танзанию ради сафари по парку. Было очень красиво... Я бы поехала туда снова – если бы не одно но... Но, которое, я думаю, не даст мне туда вернуться – никогда. Однажды вечером, отпустив нашего гида, мы пошли с родителями на местный рынок. В одной из палаток на манер фаст-фуда были выставлены жареные насекомые: личинки тутового шелкопряда, сверчки, тараканы...

– Звучит отвратительно, – признается Захар.

– Пожалуй, – я пожимаю плечами. – Я ничего есть не стала. А вот родители у меня любили экстрим, особенно мама. Она первой попробовала несколько насекомых и сказала, что по вкусу это почти ничем не отличается от орехов, чипсов, семечек и других привычных снеков.

– Вот это да...

– Осмелев, она решила попробовать тарантула апинга, пожаренного в чесночном соусе, – продолжаю я. – Как потом оказалось, его неправильно подготовили, прежде чем жарить, не полностью удалили ядовитые клыки...

– Ужасно, – говорит мой собеседник.

– На вкус ей все понравилось, но потом начался настоящий кошмар. Уже через пару часов у нее поднялась высокая температура, появились судороги, расширились зрачки... Ее тошнило и рвало. Мы вызвали врачей, но они просто не успели помочь: мама умерла у них и у нас с отцом на руках от остановки сердца.

– О боже... Сочувствую. Мне так жаль.

Я вытираю слезы тыльной стороной ладони:

– Тысячи туристов ежегодно едят этих чертовых пауков – и все нормально, но моей маме тупо не повезло... Конечно, отец пытался потом засудить продавца этих тарантулов, повара, владельца рынка, даже нашего гида и руководителя туристической компании, где мы покупали тур в Танзанию, но мы добились только небольшой финансовой компенсации.

Ком подступает к горлу, слезы просятся наружу, а Захар накрывает мою ладонь своей и говорит:

– К сожалению, деньги не всегда могут помочь и спасти. Не представляю, насколько глубокой оказалась для тебя эта рана: потерять маму в десять лет, да еще и так неожиданно, так нелепо...

– Спасибо за поддержку, – я киваю и понимаю, что мне тепло, уютно, хорошо рядом с этим мужчиной. Давно так не было, если честно...

Нет, я не отказываюсь от своего убеждения, что мне сейчас не нужны отношения, но если Захар станет моим другом – я буду рада. Захар – для душевных разговоров, Никита – для секса. Неплохо же, правда?!