Именно тогда и родилось у меня стихотворение, которое наиболее точно раскрывает моё состояние в то время:

Мысли о себе
С эшафота видно всё на свете,
Через годы, дали и туман…
У меня сегодня на примете
Бед моих глупейший караван.
Их причины прячутся куда-то,
А куда – я вижу только сам…
Вереницею мелькают годы, даты,
Сказочных воспоминаний хлам.
Жил, работал – тунеядцем не был,
Жопу сильным не привык лизать,
Коль за это покарало небо —
Нецензурно хочется сказать!
Видно, жил совсем не так, как надо,
Не успел от жизни много взять,
Поздно понял – жизнь не столь нарядна
И придётся посмотреть назад.
Ну а если оступился где-то
И ломают шпагу надо мной —
Значит, не бродить по белу свету
В лютый холод или летний зной!..

Как бы там ни было, но я отправил кассационную жалобу и принялся терпеливо ожидать ответа, уверенный, что успею получить его в Бутырской тюрьме. Но… человек предполагает, а Бог располагает! Через несколько дней рано утром раздался зубодробильный скрежет дверных петель камеры и мерзопакостный голос громко проблеял:

– Доценко! С вещами!..

– Как с вещами? Куда с вещами? – спросонья переспросил я, но тем не менее вскочил со шконки и принялся собирать свои нехитрые пожитки.

– Скорее всего, на пересылку, на Красную Пресню! – задумчиво проговорил мой сосед Сиплый, пожилой уголовник со стажем, занявший место Юрия после его ухода из камеры.

– Но мне же ответ на кассатку ещё не пришёл, – несколько растерянно напомнил я.

– Там и получишь… – пожал плечами Сиплый и стал помогать мне собираться.

Когда вещи были собраны, ко мне кто-то обратился:

– Слушай, Режиссёр…

Обернувшись, я увидел перед собой Фёдора, проживавшего в каком-то небольшом подмосковном городке, а попавшегося на краже на вокзале в Москве. Именно поэтому он и находился в Бутырской тюрьме – подмосковные жители обычно сидели в «Матросской тишине». О своём «преступлении» Фёдор рассказывал так: шёл как-то по Казанскому вокзалу, смотрит, стоит прямо посредине зала спортивная сумка, огляделся, никто за ней не приглядывает. Взял в руки, снова осмотрелся: никто вроде бы не возражает.

У него и в мыслях не было присвоить эту сумку. Просто пошёл в сторону дежурного администратора, чтобы отдать её, а тут крик какой-то бабы.

– Обокрали! Обокрали! Сумку украли… Держи вора! – во весь голос вопила она.

На несчастье Фёдора, в этот момент милиционер проходил мимо, и она указала на него. Скрутили, не слушая никаких его объяснений. А через пару дней пребывания в КПЗ отвезли в Бутырку.

Фёдор был один из немногих, кого почти никогда не было слышно, этакий молчун и похуист: никогда ничем не интересовавшийся и ни во что не вмешивающийся.

– Я тут «маляву» набросал кое-кому… – проговорил он, а в его глазах было столько смущения, что я даже решил подбодрить его.

– Написал, кому и куда закинуть? – спросил его.

– Написал…

– В таком случае не волнуйся: найду способ доставить по назначению. – Я подмигнул ему и дружески стукнул по плечу.

По его смущению я сразу догадался, что речь идёт о представительнице женского пола. И конечно же оказался прав, но об этом – в следующей главе…

Глава 6

Я – на пересылке

Если б я повстречался с тобой

Не в тюрьме, а на пляже, у моря,

Нас бы вместе водой голубой

Заливало б и лежа и стоя…


Я б тебя виноградом кормил,

Подавая ягодки в кубке,

И нарзаном с ладони поил,

Ощущая прохладные губки…

От Новослободской улицы, где стоит Бутырская тюрьма, до Красной Пресни, где находится знаменитая пересыльная тюрьма (знаменитая потому, что она единственная), полчаса ходу, а я добирался несколько часов. Дело в том, что меня захватили, как говорится, «по пути». Первым делом развезли тех, у кого в тот день был назначен Суд. А таких набралось человек десять. Затем отвезли двоих, сидящих в одиночных боксах автозака, или, как его называют в народе, «чёрном воронке» или «чёрной Маруси», в «Матросскую тишину», на тюремную больничку. И только потом дошла очередь и до меня.