Так что беспокоиться я не собиралась.

Позади щелкнул курок. К моей шее прижался холодный металл.

– Есть мыслишки, – проворчал кто-то.

А вот теперь стоило обеспокоиться.

Ральп попятился от стойки – хотя наклы, которые я там оставила, все-таки успел сгрести, говнюк, – и удрал в подсобку. Я прижала ладони к столешнице, застыв неподвижно, словно статуя.

– Фантом не любит, когда о нем разнюхивают. – Голос мужской. Юный. Это я поняла, даже если бы он не тыкал в меня оружием, как будто кое-чем другим. – Мол, невежливо это. И я вот с ним согласен.

– Я тоже. Должно быть, грубо так вот стоять к тебе спиной. – Я говорила медленно, спокойно. – Так что сейчас повернусь.

– Н-нет! – Его голос дрогнул. – Не смей.

Но я, в общем-то, уже посмела. И сдвинула палантин с головы, сжав губы и изобразив на лице саму безмятежность.

Не то чтобы меня эта безмятежность действительно переполняла, знаете ли. Сердце колотилось о ребра; сколько бы тебе в лицо дулом ни тыкали, каждый раз – почти как в первый. Впрочем, у меня подобных оказий случалось достаточно, чтобы кое-что усвоить. Во-первых, когда металл упирается в голову, ты чувствуешь, что ручки-то подрагивают. Во-вторых, по звуку можно понять, насколько сильно взведен курок.

И в-третьих: если тебя собираются прикончить, лучше заставить стрелка смотреть тебе в глаза.

Развернувшись, я узнала пацана из-за стола – на меня пялился растрепанный паршивец с еще по-детски мягкими, но уже прыщавыми щеками. На уровне моего лица он держал ручницу. Позади обнаружились еще один пацан и девчонка, державшие автострелы наперевес с таким видом, будто умели ими пользоваться.

Слишком добротное оружие для этой дыры, прикидывающейся городком. Неслыханная штука – увидеть в такой глуши снаряжение, которое работает на севериуме. Правда, добротное оружие не сделает тебя хорошим бойцом. Я видела, как детишки нервно метали взгляды, как тряслись у них ручки, слишком маленькие для тяжелой стали.

– Ты юн, – заметила я.

– Ну?.. И чо? – поинтересовался пацан.

– Скитальцы не берут к себе таких неженок. Дайга, должно быть, в отчаянии.

– Фантом не в отчаянии! – Парнишка попытался изобразить уверенность, но голосок предательски дрогнул. – Он просто скрывается. Он скоро выберется из этой вонючей дыры и заберет нас с собой.

– Ага, – рыкнула девчонка из-за спины парнишки. – Он покажет нам магию, научит быть магами. Мы даже ограбили имперский караван вместе с ним! Добыча была…

– Уверена, он был впечатлен. – Не отрывая взгляда от глаз пацана, стоящего передо мной, я указала на бочку. – Иначе зачем же он дал вам важнейшее поручение – забирать для него вино?

– Заткнись! – взвизгнул парнишка. – Заткни, блядь, пасть! Фантом…

– Дайга, – поправила я.

– Фантом сказал валить всех, кто о нем будет разнюхивать. Любого имперца или… или… революционера или…

– Малыш, – перебила я. – Я не имперка и не революционерка. Дайга – не герой, который вытащит вас отсюда. – Я смотрела пацану в глаза, не моргая. – А ты – не убийца.

Его ладони дрогнули, мышцы парня уставали от тяжести. Он задрал ручницу повыше.

– Положение у вас тут дрянное, – заметила я. – Понимаю. Но если спустишь курок – лучше-то не станет. – Я вздохнула. – Убери.

Второе, что нужно, если хочешь узнать, из чего сделан человек, – вложить в его руки оружие.

Если у человека есть хоть капля разума, он это оружие мигом уберет. Если тебе везет как утопленнику – будет держать его так нежно, как собственную жену. Хоть я и не верю в удачу, в разумных людей я верю еще меньше, и чаще попадаются такие, как этот пацан, – испуганные, бессильные. Они еще не знают, что железяка, издающая громкие звуки, ничего не изменит.