«Третья монография Эдуарме о естественных законах и контрсложностях Шрама».
Одно название прочитаешь – уже захочешь мозги себе вышибить со скуки. Так что я, разумеется, сунула томик в сумку. Благодаря своему ремеслу я усвоила кое-какие правила выживания в Шраме. Например, я знала, что всегда найдется богатенький говнюк, который отвалит за такой кирпич деньжат.
Опять вздохнув, я посмотрела из шатра на тело Дайги. С тех пор, как я его зарезала и уложила на его же мантию, прошло два часа. Конгениальность переваривала завтрак у полуразрушенной стены форта. Еще через два часа утреннее солнце станет дневным.
Скоро.
Я поддела матрас, обнаружила стопку бумаг. Янтарный блеск под ними заставил меня улыбнуться. Из ниши, которую Дайга вырезал в раме кровати, я выудила бутылку виски – добротного виски, марки «Эвонин», которая еще не успела стать «Эвонин и сыновья»; должно быть, старик берег ее для особого случая. Смерть – как раз такой.
Я развалилась на постели, глотнула из горла и развернула первый лист.
Почтенному взору профессора ки-Йантури.
Считайте сие нашим последним предложением снисходительности. Лишь благодаря бесконечной мудрости Императрицы Атуры, четырнадцатой сего имени, и немалой милости ее сына, Грядущего Императора Алтона, третьего сего имени, мы направляем приглашение вам, скитальцу.
Ваша обеспокоенность относительно магических способностей Алтона была принята к сведению, однако его родословная чиста и право наследования законно. Мы призываем вас отказаться от своих изменнических деяний и вернуться в столицу.
Помните, иным скитальцам подобного не было предложено. И даже среди столь непотребных кругов ваши преступления – подстрекательство, поборы, злоупотребление имперскими знаниями и прочее – особенно гнусны. Но, невзирая на это, Императрица по-прежнему помнит ваши советы и вашу прозорливость и посему готова предложить вам последнюю возможность искупить вину, отречься от идей Восстания при Собачьей Пасти, принести присягу и вернуться на службу Империуму.
Надеюсь, ради вашего же блага, что вы одумаетесь и вернетесь в Катаму.
Не то, за чем я пришла.
Внизу листа значился надлежаще длинный и напыщенный титул, а под ним стояла имперская печать. Я сняла с десяток таких бумажек с трупов собственноручно убитых скитальцев. Да, это правда, что в Шраме не любят скитальцев и что никто не питает столь глубокую ненависть к своим бывшим подданным, как Империум. Однако правда и то, что куда сильнее, чем предателей, они ненавидят нолей. Так что скитальцам вечно подбрасывали эти письма – в надежде заманить их обратно, сражаться против Революции.
Я смяла лист, выбросила, взялась за следующий.
Душенька,
О, как мне описать тебя,
Глаза чисты и столь жестоко
Даны тебе узреть презренный мир,
Уста чисты и голос мягок
Даны тебе о бессердечье…
…блядь.
Я часами бился над следующей строфой. Все звучит… избито, никчемно. Ты любила поэзию. Мы ведь так и познакомились, помнишь? На лекции профессора ки-Малкая? Любишь ли ты ее до сих пор, хотел бы я знать? Или она так же тебе претит, как и все, что ты любила во мне?
Не стану молить о прощении. Я клятвопреступник. Здесь, на этой варварской земле, я творил жуткие вещи. Но все же умоляю, ради Матеники, прими деньги, которые я отправляю. Знаю, мое имя навлекло на тебя незаслуженный позор. Но она столь хрупка, и Империум не помогает, так что
Снова не то.
Второй лист я тоже скомкала и выбросила. Нетерпеливее, чем первый.
У других скитальцев тоже попадались такие письма. Правда, гораздо реже, и зачастую были написаны не так хорошо. Но после их прочтения во мне всегда поднималось холодное, тошнотворное чувство. Мне не нравилось узнавать подобное – о семьях, о несчастьях.