– Ну, вот, убежал, значит. Я хорошо знал немецкий, мама научила… – он опять сделал паузу, глядя на облака и словно читая по ним свою биографию, – попал к разведчикам. А потом – этот страшный взрыв… Как выжил и не помню совсем.
Меня взрывной волной очень далеко отбросило. Наверное, это и спасло мне жизнь. Контузия была сильная, а ранений – только нога немного. Можно сказать, царапина. На войне тогда на такую рану и внимания не обращали. Это как будто сейчас ножом палец порезать.
Я тогда и предположить не мог, чем это ранение для меня обернётся спустя много-много лет.
А тогда, очнулся я – вокруг никого. Взрывы уже затихать стали. Посидел немного, в себя чуть пришёл. Потом слышу, ветка хрустнула. Обернулся – Петька из нашей группы. Еле ползёт, кровью обливается.
Ну, я его кое-как перевязал, и решили мы в лес податься, к нашим. Не знали мы тогда, что фашисты план свой изменили и ударили там, где мы их совсем и не ждали. Много тогда таких, как мы, в окружение к ним попали.
Потом к нам ещё несколько человек присоединились. А потом – плен.
Петьку сразу расстреляли. Он уже совсем идти не мог…
Альберт закрыл глаза. Страшные картины снова ожили перед ним, заставляя снова и снова переживать каждую минуту тех трагических дней.
– Очнулся уже в плену, – продолжил он свой рассказ. – И там меня знание немецкого языка выручило. Всё понимал, что немцы говорят. Чувствовал какое-то моральное превосходство над ними. Развлечение себе такое нашёл. Очень трудно было, Поля. Больно очень. Как выжили? Сам до сих пор понять не могу. Что они с людьми делали. Боже мой! Боже мой!
Поля, в этом кошмаре не только жить, вспоминать о нём страшно. Ни один фильм не сравнится с тем, что мы там пережили. Ты мне веришь? – он посмотрел ей прямо в глаза.
– Да о чём Вы, Альберт Миронович? Как же такому не поверить?
– А вот, очень просто, Поля! – Альберт снова перевёл взгляд за окно. – Очень просто, как оказалось. Почти в самом конце войны нас освободили. Американцы. Как мы радовались! Как мечтали вернуться домой, рассказать всем, что мы там, в этом проклятом плену, пережили. Но не сдались! Не предали! Выжили! – он снова посмотрел на неё. – Как мечтали, как ждали этой минуты!
Я в лагере с одним майором сдружился. Он старше меня был, опытнее. Много чего порассказал мне тогда, глаза на многое открыл.
Так вот, когда освободили нас, он и говорит мне, что нельзя нам домой возвращаться. Мол, не поверят наши, что мы в фашистском плену выжить смогли благодаря молодости и стойкости. А не предательству мерзкому.
Меня тогда прямо в жар бросило! Я, который каждую минуту о своей родине думал, я – предатель?
Дал ему как следует! Откуда силы взялись?
А он кровь сплюнул, смотрит мне прямо в глаза и твердит своё: «Если жить хочешь, оставайся тут!»
Беда в том, что прав оказался тот майор.
Ни за что бы нам не поверили и не простили того, что мы живы остались. В то время только мёртвые могли стать героями. Вот так-то, Поля.
– Я верю Вам, Альберт Миронович, – Полина гладила его дрожащие пальцы. – Столько лет прошло, отпустите эту боль. Ни к чему она Вам. Вы живы остались, у Вас дети, внуки, наверное, уже большие. Вот, завтра родные места увидите.
– Добрая ты, Поля, – Альберт снова улыбнулся, но слёз уже не было. – Рад бы отпустить, да вот, – он показал глазами на ноги, – от этого куда деться? И от того, что вот здесь занозой сидит, не отпускает, – он второй рукой дотронулся до своей груди. – Куда?
– Понимаю, всё понимаю, – Полина аккуратно положила его руку на кровать и встала, – но сейчас у нас с Вами на ближайшие дни есть одно очень важное дело. И мы должны его довести до конца! Вы согласны со мной?