Жуть, с одной стороны.

А с другой, будь я умирающим ребенком, а мне вдруг предложили измениться?

Да я бы ни секунды не сомневался!

Мы свернули с Тверского, немного не дойдя до ресторана «Пушкинъ». Это самый старый московский ресторан, он был и до Перемены, и вообще, наверное, всегда. Когда я был мелкий, то мы ходили туда семьей. Но сейчас он такой дорогой, что у меня и мысли не возникает туда пойти. Вот родителей бы сводил, там же ничегошеньки не изменилось…

Бульвар, пусть и малолюдный по ночному времени, жил своей жизнью. Но стоило сойти с него к Гнезду – всё сразу стало заброшенным и грязноватым. Измененным всё равно, что там, снаружи. А люди не очень-то любят бывать у Гнезда. Может, мы и не слышим эту «вибрацию», но какое-то неуютное ощущение возникает.

Сейчас, кстати, его не было.

Гнездо занимало здание министерства и еще несколько соседних, к которым перекинуло сплетенные из серых паутинных нитей туннели. Некоторые шли по земле, некоторые нависали на уровне второго-третьего этажа, с виду легкие и хрупкие, а на самом деле очень прочные. Паутинный шелк в ходу и у самих Инсеков, и в Гнездах его вырабатывают, даже продают людям. На первый взгляд, ничего необычного в паутине нет, полимерные нити бывают и покрепче. Но паутина восстанавливается – примерно как одежда у Измененных, только медленнее. Если клочок оторвался и куда-то прилип, то его очень трудно уничтожить. Вон, памятник рядом с Комком уже много лет стоит обросший. Вначале паутину пытались отскоблить, обливали памятник хлоркой и кипятком, потом бросили это занятие. Восточный человек постепенно обрастает, становится похожим на Деда Мороза, с бородой и в шубе. Потом приходит кто-нибудь умный с хорошими ножницами, стрижет паутину и продает мастерам, которые из нее шьют одежду. На вид она скучная, ее очень трудно покрасить, зато если порвешь – через несколько дней дырка зарастает. Рабочие это очень ценят. А на детях паутинная одежда постепенно растягивается. Маугли в таких трусах мог бы бегать по джунглям от младенчества и до совершеннолетия.

Само здание, забор и деревья вокруг тоже были покрыты паутиной, где-то реже, где-то плотнее. Может, это для чего-то и нужно Гнезду, но мне кажется, случайные обрывки прицепились и разрослись, а Измененным все равно.

Ничего ужасного снаружи не было. Никаких разрезанных тел, убитых стражей, следов боя. Разве что… Дарина не ошиблась, едва-едва пахло горелым.

Я вдруг подумал, что Дарина с Наськой вряд ли отсутствовали в Гнезде больше часа. Сколько времени-то ушло, чтобы дойти до Комка, получить заказанный товар, поболтать со мной и вернуться? Да нет, меньше. Полчаса! И вот за эти тридцать минут кто-то в центре Москвы уничтожил двести Измененных? Без тяжелой техники и вооружения (а иначе и разрушений было бы больше, и народ в сотне метрах не пьянствовал бы).

Пришла толпа бойцов с мечами и порубила всех? Никогда не поверю. Даже мелкая куколка сможет побить взрослого мужика, что уж про жниц и стражей говорить!

– Дарина, ты уверена, что все погибли? – спросил я.

– Я их не чувствую, – ответила жница.

И я наконец-то уловил в ее голосе эмоции. Да она на взводе была, едва не кричала! Просто у Измененных со второй фазы чувства не сильно-то проявляются.

– Давай посмотрим, – быстро сказал я. – Вдруг есть живые?

– Держись за мной, – повторила Дарина. И пошла к входу.

Здесь забора не было, зато паутина наросла огромными клоками, похоронив под собой бетонные стены. Сквозь нее едва-едва золотились буквы «МИНИ… КУЛЬТ… СИЙ… ОЙ…» и краешек герба. Стеклянная стена и двери оставались чистыми, к стеклу паутина липла плохо. Изнутри шел слабый свет.