– Что же ты сразу не поинтересовался: где я и чем занимаюсь? Как живу тут, на Земле?

– Вот интересуюсь. Прямо сейчас, – выдавил я сквозь пересохшее горло.

– Я ведь говорила, что ты теперь от меня никуда не денешься, – еще ласковее сказала девица, уставилась на меня жгучими изумрудными зрачками, мило растягивая губы по всему лицу, и начала медленно и очень интригующе подниматься, пока не выпрямилась во весь рост…

Вовка нервно подергивал меня за рукав. Было слышно, как пузырятся его слюни от восхищения и животной страсти, а похотливые мысли неистово стучатся лбами в его черепной коробке.

А мое состояние… Если его сравнить с ударом молнии, то и того недостаточно.

Оно было намного плачевнее.

У меня отнялся язык, лицо перекосилось, руки повисли непослушными плетьми вдоль тела. Мои глаза остекленели. Хорошо, что не хватило сил даже выругаться для расслабления моей в одну секунду убитой нервной системы.

Ругаться в стенах академии категорически запрещено.

За такое можно схлопотать строгий выговор. Да и вылететь из академии недолго.

Нет. На меня так подействовало не то, что у красотки Алисы было «расфуфыренным».

Этого я не увидел.

Не увидел я у нее вообще ничего…

Голову её – да. Вижу. И обувь есть.

А между ними – пустота…

В какой-то миг я все-таки выскочил из состояния оцепенения, резко крутанулся, схватил Владимира за руку и выволок его из аудитории.

Кое-как отдышался лишь под лестницей, куда затащила меня сумятица в моей голове. Ну и удивленного Вовку тоже.

– Что с тобой? – затарахтел, посмеиваясь, приятель. – Остолбенел от ее красоты? Ты же вроде знаком с ней? Или просто не видел давно, а тут раз – и обомлел?

Признаваться во всем как есть – я пока не стал.

Мало ли что.

Вероятно, у меня просто временное помутнение рассудка.

Сегодня стрессы – на каждом шагу. Первый день занятий. С утра – Алиска, и теперь снова она…

Вот и результат.

– Ну да, растерялся, – согласился я, сокрушенно вздыхая. – Такая красотка – что ты! В глазах померкло от ее небесной красоты. А тебе она приглянулась?

И выжидающе уставился на товарища. А вдруг и он ее увидел такой же, как и я? Да нет, конечно. Тогда бы и Вовка выглядел не лучше. И если у меня помутнение в мозгу не прояснится еще какое-то время, то хотя бы буду примерно знать, что у Алиски там – между головой и туфлями. Ну, разумеется, как это видит Владимир. А вкусы на женщин у нас с ним похожие.

Опять сам себя насмешил.

Где мы с Вовкой, а где женщины?

Небось любой бы девице обрадовались, которая хотя бы намекнула на свою готовность начать «тесные» отношения с кем-нибудь из нас.

– Да ты что! – сдавленно вскрикнул приятель, крепко сцепив ладони, будто пытаясь удержать ими свое разбушевавшееся либидо. – Она обалденная! Такие линии тела! Мягкие, волнующие, плавные… без углов… и насыщенные… в смысле выпирающие…

– Я твою точку зрения услышал, – усмехнулся я, радуясь, что у Алисы всё и везде в порядке. – Но должен тебе сообщить, что она вообще-то… моя!

– Да куда там! – недоверчиво хмыкнул Владимир. – Мне-то не ври. Предположим, ты как-то умудрился запудрить ей мозги… Хотя это невозможно. Но если гипотетически… Да когда бы ты успел, мы же практически постоянно вместе.

– А хочешь, докажу? – неожиданно во мне заиграло мужское самолюбование. – Вот что ей скажу, то она и сделает. Безусловно, только приличное и приемлемое.

– Ну, давай, – согласился Вовка, уже слегка поникшим голосом. Видимо, понимая, что я, скорее всего, не шучу. И тотчас вспыхнул вновь: – Пусть она на голове постоит!

Я прищурился, размышляя. Догадался быстро: «Ясно, она в юбке. Иначе бы Вовке такая мысль ни за что не пришла».