Вообще вся компания, вместе с этим кабаком, была дольно сомнительной. Я бы ни при каких обстоятельствах не стала бы общаться с этими людьми, кроме принудительных.

На втором этаже был кабинет директора. Внизу была библиотека и вот этот кабак на десять столиков. Построено когда-то роскошно, с размахом, в размерах старого времени, – все это было запущено, вплоть до того, что экономили даже на инетовском трафике.

Как же я хотела тогда домой.

– Сережа, – громок позвала я.– Я хочу в туалет.

Я хулиганила. Мне было уже совершенно по фигу. Но раз они хотели меня напоить, пусть водят меня в сортир и подтирают мне задницу. Я повисла на руках молодого парня, изображая полную невменяемость и сказала… Да, я сказала…

– Поехали… На третий этаж в…

Лифт. Туалет. Я заставила его снимать с меня трусы, и держать меня на толчке. Потом он на руках спустил меня вниз.

– Господа, – я хочу спать. Вам не кажется, что мне пора танцевать?

Я путала слова, я не знала, что сказать еще, что-нибудь шокирующее. Но, судя по тому, как Сергей сводил меня в сортир – впечатление было произведено. Да много ли тут надо было… для этого провинциального вертепа.

Они вызвали летчика. Он сидел тут же, в закутке, и время от времени тоже подходил к нашему столику, чтобы дать возможность разговаривающему со мной отдохнуть. Тот замолкал и отходил, а этот занимал его место, и бросал пару анекдотов. А может, это была передышка для меня? Тогда это зря. Врать я могу без перерывов.

Летчик был хорош. Высокий, статный, красивый. Я повисла на нем и велела везти меня домой. Это было здорово, что не нужно было ждать такси, и что я поеду домой в компании русского. Можно будет не напрягаться и объяснять куда меня вести, хотя у меня была бумажка с адресом, но все эти таксисты все равно пытались спросить у меня еще что-то и каждый раз брали разную плату.

Летчик загрузил меня в машину, и мы поехали. По дороге мы самозабвенно целовались. Делал он это отменно.

Я вообще люблю целоваться. А тогда это доставляло особенно острое наслаждение. Ощущение опасности повышало либидо. Хотелось целоваться. И не хотелось думать о будущем. Может быть, завтра, или на утро вообще расстреляют, или прирежут тут, на задворках этого заплесневевшего заведения, и сделает это тот же Сережа старший, или даже младший – такой милый смешливый мальчик – когда все делают то, что им говорят – разве можно ожидать сочувствия?

Машина остановилась. Я удивилась, что случилось?

– Выходи.

Странно. Я вышла. Неужели вот так и кончится мое существование в этом богом забытом Белграде?

Я стояла, прислонившись к машине, уже мне лень было притворяться пьяной, я стояла и, стараясь скрыть испуг, смотрела, что будет делать этот службист. Он тоже вышел, обошел машину и прижался ко мне, подсунув руки внутрь шубки. Мы снова стали целоваться, но уже прижавшись всем телом, я чувствовала его желание, оно было очень большим, вполне доросшим до нужности. Это заводило.

– Пойдем в сторону, вон там, вон туда во двор.

Странно.

Что за провокация… или это намек, что прослушки и подсматривающей камеры не будет?

Да, точно. Я только сейчас это поняла. Он хотел сказать мне, что снимать не будут, и никто об этом не узнает.

Тупая-то я однако. Тогда я этого не поняла. Я просто испугалась. Испугалась сделать хоть шаг в сторону от освещенной дороги. Я готова была трахаться тут, прямо под фонарем, прямо на освященном шоссе, но идти куда-то в кустики, чтобы там возиться с мужиком по-свински, да еще зимой, да еще и… прирежет потом…

Я замотала головой.

– Я не подросток.

– Пойдем.

– Я хочу домой.

– Хочешь, я повожу завтра тебя по Белграду? – внезапно переменил он тему. – Покажу все развалины. Хочешь?