– Дурацкие? – переспрашивает он с притворным ужасом. – Только не вздумай сказать это при родителях! Они обожают такие вещи!

– Ладно, – отвечает она смеясь. – А вот мои родители точно не из таких.

Она осекается, осознав, что́ она сказала, и замечает его вопросительный взгляд. В животе знакомое ощущение тяжести, которое появляется всякий раз, когда в разговоре упоминается семья, Рождество и прочие вполне естественные и обыденные для других людей вещи. В следующее мгновение Дженн подавила это ощущение. Она не готова разбираться с этим сейчас, во всяком случае не сегодня.

– Имей в виду, я не собираюсь изображать из себя Бриджит Джонс, – поспешно говорит она, показывая на его грудь. – Хоть у тебя и свитер с оленями, я не собираюсь сразу влюбляться, Робби Стюарт!

Пауза. Взгляд, который говорит сам за себя. И бабочки запорхали у нее в животе, когда она осознала, что между ними повисло то самое слово. Он улыбается:

– Значит, я этот… Как его там? Мистер Дарси, кажется?

Он надменно приподнимает бровь, и она качает головой, не в силах удержаться от улыбки. Робби подходит к ней, и сердце подпрыгивает у нее в груди. Она вспоминает, как они провели этот день: валялись в постели, смотрели фильмы, занимались сексом и жевали мармеладки. Из дома они вышли, только чтобы купить продукты и выпивку для сегодняшней вечеринки. Хотя они познакомились всего пять недель назад, эти недели принесли ей столько радости и приятного волнения, сколько она не испытывала за всю жизнь. Каждая их встреча была для нее удивительным, необычайным событием: что они будут есть («Дженн, ты хочешь мексиканскую или средиземноморскую еду? А, ладно, приготовлю и то и другое!»), чем займутся в свободный вечер (шумная вечеринка, комедийное шоу или фильм, который Робби давно хотел посмотреть). А какие забавные и трогательные сообщения он писал ей, когда она была на работе: «Ты нравишься мне гораздо больше, чем табаско с запеченными яйцами. Хорошего дня!» или «Ты нравишься мне гораздо больше, чем “Топ ган” с похмелья в субботу утром. Отличного дня!».

И она ценила это. Ценила, какой она стала благодаря ему – счастливой, непосредственной версией себя. Теперь она не может представить свою жизнь до знакомства с Робби, когда она еще не чувствовала этого непреодолимого влечения к нему.

Он кладет руки ей на талию, и ее лицо озаряет улыбка.

– И сколько же у тебя в год вечеринок в рождественских свитерах? – спрашивает она, обнимая его за шею.

– Ты же знаешь, я человек популярный. Каждый хочет урвать кусочек меня, – усмехается он.

– Да что ты?

Она ощущает запах мускатного ореха и клементина, которым пропитались его пальцы, а еще аромат ванили, – он ловко вынул семена из стручка всего час назад. Его губы все еще окрашены в ягодно-красный цвет после того, как он попробовал глинтвейн, – похоже, без этого напитка не обходится ни одна приличная рождественская вечеринка.

Вдруг ее охватывает дурное предчувствие из-за предстоящей вечеринки с его друзьями. Они должны прийти с минуты на минуту, и она ни с кем из них еще не знакома. До сегодняшнего дня они с Робби были как в мыльном пузыре.

Он вот-вот лопнет?

– Хотел спросить, – подумав, произносит Робби, – как ты обычно проводишь Рождество? Ездишь в Корнуолл?

Снова этот взгляд, в котором сквозит любопытство. Она заправляет за ухо прядь волос.

– Чтобы встретиться с мамой? Да нет, обычно я работаю.

– Как, даже на Рождество? – ужасается он, и она смеется.

– Некоторым людям приходится работать и в Рождество. Ты не знал? – говорит она с напускной серьезностью.

– Вообще-то на Рождество положено пить, гулять и веселиться, а потом отключаться перед «Парком юрского периода»! – возражает он. И, помолчав, добавляет: – Может, ты могла бы зайти к моим родителям после смены? Если хочешь, конечно.