Прошло уже много времени с начала нашего Делания. Однажды мы сидели вмести с Марией де Ариас в лаборатории у атанора, кажется, это было время сублимации алхимических веществ в последней стадии. Накануне Пьер предупредил меня, что процесс работы подходит к концу, и получение святой киновари или алхимического яйца должно вот-вот произойти.

Мария спросила меня в тот день:

– Виктор, скоро у нас будет столько золота, сколько мы только можем пожелать. Что вы будете с ним делать и как использовать? Зачем нам с вами много золота?

Вопрос этот не застал меня врасплох, он был весьма кстати.

Тут я и подумал, что настал решающий случай для объяснения с очаровавшей меня навеки девушкой. Это был великолепный повод продвинуть далее наши отношения: они ведь только начинались; мы, как два магнита, медленно, но верно притягивались друг к другу, чтобы соединиться навеки (так мне тогда казалось).

Набравшись смелости и глядя ей прямо в глаза, я проговорил:

– Я люблю вас Мария, люблю как саму свою жизнь, и буду просить вашей руки у матери Вашей Тересы. Но сначала я построю для нас дом неподалёку от этого места. Это будет большой дом с множеством комнат, и снаружи он будет похож вот на этот атанор, – я указал взглядом на печь, придвинулся ближе к Марии и вял её за руки. Он будет похож на эту башню, но символом этой башни будет наша любовь, она будет вечно властвовать в нашем доме! Клянусь, Вам, Мария!

Она молчала, лицо её при свете масляных ламп выглядело как то отрешённо, и удивления я не заметил на прекрасном лике Марии, даже тени смущения не было видно: казалось, что она всё знала заранее.

Я впервые прикоснулся к ней, взяв за руки; тепло рук девушки, казалось, перетекало в моё сердце, точно таким же образом, как киноварь, сублимируя самое себя, превращается в золото. Такие мгновения незабываемы для истинно влюблённого! Тем более, если эта любовь – с первого взгляда! После маленькой паузы я спросил её:

– Вы согласны, Мария, быть моей женой?

Она чуть прикрыла свои глаза, и лишь сказала:

– Да, – и тут наступила тишина.

Тишина нарастала, словно снежный ком, катящийся с горы и долженствующий вот-вот рухнуть, разбившись на части, превращающиеся, в свою очередь в исходный материал. Я заключил Марию в свои объятия, но всего лишь на какое то мгновение, потому что она почти сразу же стала освобождаться от них, со смехом говоря мне:

– Вам сейчас надо следить за процессом, милый Викто̀р, иначе мы так и не получим ни золота, ни всего остального!

Смутившись до корней волос, я освободил её и бросился уменьшать пламя масляной горелки, потому что кипение внутри уже достигало критической массы…. Процесс никак нельзя было нарушать,…отвлечения от процесса, бывают так опасны, чем они привлекательнее, эти отвлечения тем опаснее, сию истину я понял много позже.

Что и говорить, Мария девушка с юмором!

Надо ещё раз напомнить, что после исчезновения профессора Первацельса, я сразу же прекратил встречаться с Катариной, которая, очевидно, ввиду своего предательства последнего, пошла вскоре на повышение и стала любовницей нового проректора, с коим я был не намерен делить своё, уже канувшее в лету, но когда-то страстное любовное ложе. Был прекрасный повод расстаться с ней, расстаться, как мне казалось тогда, навсегда. Катарина тогда оставила след в моей душе, но всего лишь след, хоть и глубокий.

Из-за предательства Первацельса она мне стала неприятна и вызывала то самое смешанное чувство, которое я испытывал иногда, препарируя различных лягушек, змеюшек и жуков в университетской лаборатории. С образом любви, связанной с ней было покончено.