Отец:

– Наши все дома!.. Не шуми, а то сейчас получишь!.. Не посмотрю, что Инкин ухажёр…

Тот продолжал стучать.

Мать его впустила. Гришка опрометью ворвался к Инне в комнату. Та была перепугана, хлопая глазами, прячась под одеяло, тихо прошептала:

– Ну, уйди!.. Видеть тебя не могу… Я тебя боюсь.

Гришка присев на кровать, схватил перепуганную Инну в охапку, стал терзать её холодные губы.

Та, мыча, взмолилась:

– Уйди! Ненавижу.

Гришка, выпустив из рук, сказал:

– Чай уже не столичная! Что корчишь из себя целочку?

Зло, посмотрев прямо ей в глаза, выкрикнул:

– Шлюха!

Самодовольно:

– Хочешь кино покажу твоим, как ты со мной, а?

Инна испуганно прошептала:

– Что ты от меня хочешь?

Тот, хмыкая, повалив на спину, щекоча усами ухо, прошептал:

– Тебя! Ты такая горячая в постели… – насилуя.

Инна, боясь что-либо сказать, расслабилась, чтобы не было настолько больно. Она хотела позвать родителей, но было стыдно, считая, что наверняка дала повод к тому, что сейчас с ней происходит.

Тот, безудержно целуя, оправдывая свои действия, шептал:

– Это за то, что ты меня сделала импотентом. Из-за тебя не мог быть мужиком ни с женой, ни с другими бабами. Я всегда представлял на их месте тебя… – избивая по щекам, – сука!.. – продолжая насиловать.

У Инны в голове порхали «чёрные бабочки», она потеряла сознание. Заметив это, Гришка, прекратив своё насилие, стал неистово целовать, склонившись над ней рыдая, размазывая рукой, пот и слёзы, шептал:

– Сука! Я тебя одну всегда любил и ждал этого случая, когда ты станешь только моей! – тормоша за плечи, – ну ты что? Я же тебя люблю. Открой глаза!..

Приближая её безжизненное тело, теребя, волосы с болью в голосе мыча, вопил:

– Инка, я тебя люблю…

В этот момент вбежали перепуганные родители. Они с непониманием смотрели на Гришку, который плакал над безжизненным телом дочери.

Подбежавшая к ним мать стала вытаскивать дочь из рук зарёванного мужика, тот бубнил:

– Я не знаю, что с ней. Мы занимались любовью, она обомлела.

Подбежавший отец стал его колотить, схватив за шею, потащил голым к двери, зло выкрикивая:

– Маньяк! Всех баб попортил, до моей добрался?! – зло, сверкая глазами, – я твой писун сейчас в узелок скручу, ирод!.. – исчезая в дверях.

Было слышно, как закрылась входная дверь и пьяный крик:

– Сволочи! Одежду отдайте! Я к ним по-людски… Жениться хотел.

Вбежавший в комнату дочери отец, схватив Гришкины вещи, тут же выбросил в окно, потрясая кулаком, ёрничая, проорал:

– Женилку не отморозь!.. – хмыкая, злорадно, – по-людски…

Закрыв окно, подбежал к дочери, потрясая ту за голые плечи, запричитал:

– Дочка открой глаза, – плача, – не умирай…

Инна, открыв глаза, сначала не поняла, почему рядом с ней отец и мать.

Приходя в себя схватив одеяло, прикрылась им, с языка невольно сорвалось:

– Вы что здесь делаете?..

Что-то, вспомнив, спросила:

– А где Гришка?

Отец, вытирая скупую слезу радуясь, пробормотал:

– Выгнал супостата за дверь… – ёрничая, – жених, мать его!..

Кивая в сторону окна смеясь, добавил:

– Пусть женилку поморозит, охладит пыл…

Раздражённо:

– Жениться он, видите, ли, хочет?!

Мать, охая и ахая, всплеснув руками, пробормотала:

– Так что же он с тобой сделал-то супостат? – в испуге прикрывая рот рукой, выдавливая вслух, – ведь обомлела. Я уж подумала… Всё…

Инна пробормотала:

– Наверно от перегруза сомлела… – оправдываясь, – вся на нервах…

Неопределённо кивая в сторону, со слезой в голосе, плаксиво говоря:

– Мой-то гад, присосался к своей Иришке! Чуть, ли не на х… Меня послал…

Кивая на дверь:

– Вот и сошлись два одиночества…

Мать после этого вздохнула с облегчением, в глазах блеснувшая слеза ожила.