– Верно, – кивнул нимф, – интересно, что нужно думать, чтобы попасть сюда, будучи человеком. А что такое «девственник?»

– Блядь, это значит… что… что мы умрем первыми…

Тут прекрасное создание разрыдалось пуще прежнего, совсем как это делают люди.

– Слышишь?! – заорал Руслан, тряся это чудо за плечи. – Не тебе тут вопить! Я вообще за хлебушком вышел! Я должен был сейчас на пары идти!

Питерский холод, вьюга, безостановочный ветер, постоянно продрогшее тело. Квартира одногруппника, отпетого ловеласа. Чай? Кофе? «Джек Дэниэлс» с колой? Да какая разница? Я знаю только, что искренне хочу умереть. Не существовать на этом свете, и точка! Я помню только его напрягающийся от поступательных фрикций упругий зад, яркие ямочки по бокам на ягодицах, бедра, конвульсирующие от приближения оргазма. Антон! Ну, еб-твою! Если бы ты четко дал мне понять, что ты не гей, Антончик, сука… То чувство, когда твой любимый сокурсник трахает на чужом, проспиртованном, прожженном тысячей дырок от упавших кропаликов дребезжащем матрасе твою же сестру… О, охуенное чувство! Антон, я-то думал, мы с тобой, вместе, ты и я, бля… Ладно, мне суждено сдохнуть девственником… Он плавно, ритмично входит в Юлю, поместившись меж ее разведенных коленок. Икрами, оголенными стопами она цепляется за бедра Антона и, наконец, плотно обнимает его талию ногами. Словно тесак под дых, тот факт, что на ее месте должен быть я. Но чертовы звезды опять как-то неправильно сошлись, мать их! Я наблюдаю, как движения его становятся размашистей, темп ускоряется. Я могу видеть бьющиеся о промежность Юли упругие, соком налитые яйца. Антон вгрузает, прямо-таки утопая в безразмерности дамской дырехи… Ах, Антон! Правдива рифма. Гандон… забыл… надеть… Аха, смех мой не веселее смеха утопленника. Он долбит ее пользовательскую щель, входя в с отчетливым звуком открывающейся бутылки шампанского, мерзкой вылетающей пробки. Юля хлюпает и стонет, будто ей это нравится. Извернувшись под каким-то нереальным углом, закинув левую ногу Тохе на противоположное бедро, Юля начинает стонать громче. И теперь, с этого ракурса, мне представляется вид на покрасневшее, мелькающее туда-сюда, внутрь и обратно, хозяйство. Вздыбленный почти вертикально хер еще чуть-чуть и выпрыгнет из влагалища, помещаясь там очень свободно. Можно, конечно, представить, что Антон просто наносит удары ножом. Что он лишь пытается перепилить Юлю на две части, но легче от этих мыслей не становится. Руки Антона держат подлокотник дивана, Юля под напором его жаждущего освобождения члена извивается и мнет соски то ему, то себе. Грудь ее плавает как желе, от бурного соития перемещаясь по телу от ребер к подмышкам. Не то чтобы моя чувствительная душенька не догадывалась, что ты можешь трахать девчонок, Антош, все дело в другом. Во-первых, Юлю с натяжкой можно назвать девушкой, а во-вторых, я уже слишком влюбился в тебя за эти три курса медухи, мудак. Не в силах выносить обиду предательства и звуки, издаваемые людьми при активном сношении, я улетучиваюсь в направлении кухни. Морозный воздух из форточки. Глотаю дым, пока зимнее дыхание покрывает губы инеем. Я вспоминаю лагерь в Сочи, где мы с Тохой спали в одной палатке и я дрочил на его спящий профиль, боясь разбудить. Теперь же, думаю, мой писюн больше никогда не встанет ни на кого, ни за какие уговоры. Не успел я дотянуть сигарету до фильтра, а мычание в комнате стихло. Через полминуты в проеме кухонной двери появилась Юля, прикрытая легким халатом.

– Э, уе, закрой окно, дебил! Дует, ебта! – просит сестра.